начинают блуждать.
В конце концов, мне нужно разгадать свою собственную загадку. Кто же мой таинственный редактор?
Этот вопрос уже неоднократно возникал у меня в голове за последние несколько дней, но я всегда занята, куда-то спешу или что-то делаю, так что у меня не было свободной минуты, чтобы как следует над этим подумать. А сейчас, когда я сижу в кресле, привязанная к покачивающемуся аппарату по забору крови, идеальный момент.
Может, это Йосси?
Не-е-ет. Он настолько боится вызвать недовольство миз Пеннингтон, что вздрагивает при виде собственной тени. Если бы он и открыл тот шкаф с бумагами, то посмотрел бы на него полсекунды, захлопнул дверцы и больше никогда бы туда не заглядывал, даже если бы в этот момент вся комната сияла.
Роб?
Нет. Он слишком… приятный. И выражается витиевато. Он бы ни за что не написал такие едкие комментарии. Он так любит всем угождать, что нам приходится заставлять его давать авторам хоть какую-то стоящую обратную связь. Все его авторы считают себя гениями, потому что он может оставить в рукописи всего несколько замечаний вроде: «Ну, не хочу настаивать, но по правилам пунктуации английского языка в конце предложения принято использовать точку. “Пунктуация” происходит от латинского punctus, и первое упоминание этого слова восходит к шестнадцатому веку, когда…» А надо было просто написать: «Поставь точку».
Клайв? Нет. Он нормально справляется с маркетингом, но вообще не разбирается в таких вещах, как «нарративная арка».
Так, в подразделении «Пен» – всё. Значит, это кто-то из «Трофи», «Арк» или «Скрайб». Хотя…
У меня почему-то ухает в животе, и от одной мысли немного кружится голова.
– Ты молодец, – ободряюще произносит проходящая мимо медсестра, взглянув на пакет с моей кровью.
– Спасибо, – говорю я и чувствую, как все вокруг слегка вращается. – Можно мне еще одну колу?
Выражение лица медсестры становится сострадательным.
– Конечно. У тебя голова закружилась, милая?
При этих словах Феррис отвлекается от табличек с фотографиями букетов.
– Ты в порядке, Савви?
– Да, – быстро отвечаю я. – Просто… подумала, что мне это не помешает.
Медсестра кивает.
– Разумеется. Надо на всякий случай дать тебе сахар. Я и крекеры захвачу, – добавляет она и отходит к холодильнику в другой части комнаты.
Под взглядом Ферриса у меня краснеют щеки. Меня бесит постоянно быть проблемной пациенткой.
В дальнем конце помещения пикает прибор, и папа поднимает свою банку так, будто только что выиграл на скачках.
– Это у меня! – восклицает он.
Спустя десять секунд пикает прибор мамы.
– Вот черт, – произносит она. – Я была так близка.
Только моя семья может превратить донорство в игру.
Спустя пятнадцать минут мой пакет еще далеко не полон.
– Я же говорила тебе перестать пить столько кофеина, – напоминает Оливия, пока медсестра проверяет мой пакет и отмечает, что он стал заполняться медленнее. – Ты пьешь столько кофе и при этом думаешь, что твоя кровь не превратится в патоку…
– Она выпила всего один стаканчик, Оливия, – защищает меня Феррис. – Сомневаюсь, что это на что-то повлияло.
– Мои данные говорят об обратном, – парирует Оливия. – Я читала, что кофеин не только блокирует нейрорецепторы, вырабатывающие аденозин, но у него еще и период полураспада – три часа, и…
– А я читал, что пять, – вклинивается папа.
– О, я уверена, что три, пап, – отвечает Оливия. – На сто процентов.
– Ты про статью в «Вашингтон Пост» семнадцатого года? – спрашивает папа. – Потому что я могу поспорить, что видел в ней цифру пять.
И пока моя семья, опираясь на медицинские исследования, обсуждает свертывание крови, я возвращаюсь к единственной занимающей меня мысли.
Уилл Пеннингтон.
О боже, Уилл Пеннингтон.
Он прямолинейный.
Серьезный.
Невероятно пугающий.
В самом деле, по хронологии все совпадает. Он как раз приехал из Нью-Йорка, когда я получила этот сюрприз. Но… неужели он настолько груб? Правда?
Как я могу это выяснить, если никто из моих знакомых не знает его, кроме его матери (а ее я бы ни за что не спросила)?
Я целую минуту обдумываю эту мысль, и у меня в голове загорается лампочка.
Ну разумеется.
У кого спросить об этом, как не у одного из авторов, чьи книги он редактирует?
Не отрывая руки от подлокотника, я приподнимаю бедро и достаю из кармана телефон. Я не привыкла печатать этой рукой и с трудом набираю в строке поиска «Амазона» имя Трэйса Грина.
Я научилась этому закулисному трюку два года назад, когда только начала работать. Почти в каждой книге есть раздел с благодарностями, и, хотя среднестатистический читатель пропускает эти страницы, для любопытного автора, агента или редактора они – настоящий кладезь знаний.
Я кликаю до тех пор, пока не загружается страница с благодарностями последней книги Грина, и ищу имя Уилла. Команда по связям с общественностью. Его потрясающий литературный агент. Брат компаньона по плаванию на яхте троюродного брата, который его вдохновил. Жена, трое детей и два щенка.
Моя надежда тает на глазах, пока я читаю строчку за строчкой и не нахожу имени Уильяма. Чем ближе к концу списка, тем большее место занимают в сердце Грина упоминаемые люди. Я уже собираюсь сдаться, прочитав про Господа и Спасителя Грина, Иисуса Христа, как вдруг замечаю нужное имя, замедляюсь и читаю:
И спасибо Уиллу Пеннингтону, моему многострадальному слушателю, неутомимому вдохновителю и тому, без кого это все было бы невозможно. Ты не только редактор мечты, но и самый альтруистичный и щедрый человек, на которого я стараюсь равняться. В следующий раз угощаю я, друг.
Уилл Пеннингтон. Многострадальный слушатель.
Неутомимый… вдохновитель.
Не просто «щедрый и альтруистичный человек», а «самый». В мире.
Ого. Я была довольна, когда один из моих авторов назвал меня «умной», а Уиллу тут практически вручили Нобелевскую премию мира.
Как бы я описала своего таинственного редактора?
Хм-м.
Если ты используешь «внезапно» еще хоть раз, я умру от его чрезмерного употребления. Убери. Эти. Наречия.
Да уж.
«Бескорыстным и альтруистичным человеком» его не назовешь.
Аппарат рядом со мной пикает, и я поднимаю взгляд.
– Смотри-ка, Сав, – произносит Феррис, вставая с новой футболкой донора в руках, – ты закончила раньше Оливии.
Папа, который пытался выбрать между размерами L и XL футболки с надписью «Сохраняй спокойствие и сдавай кровь», оборачивается, увидев, как ко мне подходит медсестра и отключает аппарат. Оливия хмурится с наполовину выпитой бутылкой воды в руке.
– Замечательно! – восклицает мама. Они с папой смотрят на меня так, будто я объявила, что меня назначили издателем «Пеннингтона». Я бы закатила глаза, но в глубине души меня наполняет неподдельная гордость.
Феррис широко улыбается. Даже он выглядит так, будто гордится мной.
– Что ж. Похоже, что-то ты делала правильно.
Глава 10
– И если «Пеннингтон» – организация, которая дает пустые обещания, то мы с моей клиенткой не будем сидеть сложа руки…
– Да, Дайенн, – говорю я через плечо. – Но, как ты помнишь, только за прошлый месяц мы добились того, чтобы работы Аннабель попали в журналы «Сады и прочее» и «Дамское чайное общество».
Я слушаю, стоя у окна между нашими с Лайлой столами, и сквозь выцветшие кружевные занавески с бахромой наблюдаю за сценой, разворачивающейся внизу. Историческая улица усеяна такими же старыми и прекрасными викторианскими особняками, с широкими крыльцами под голубыми навесами, остроконечными крышами и эркерными окнами. Но мое внимание привлекла не красота вычурного и похожего на пряник причудливого желтого дома через дорогу, а Уилл. Положив руку на спину миз Пеннингтон, он ведет ее по треснувшему асфальту и открывает перед ней дверь ее машины.
Я улыбаюсь, наблюдая за тем, как машина заводится, а он молча стоит с руками в карманах и ждет, пока мать уедет на очередную встречу.
Внезапно меня тянут за блузку, и я оборачиваюсь, возвращаясь в настоящий момент, в котором литературный агент моего автора продолжает монолог по громкой связи.
Лайла, которая сидит у себя за столом, произносит одними губами:
– Мне нужно твое мнение.
– Давай начистоту, Саванна, – продолжает Дайенн. – Мы обе знаем, что релиз Аннабель был всего лишь включен в общую
