мы нанесем ему визит…
— И что скажем?
— Скажешь ты, Лео. Сообщишь, что узнал о страшной новости, и спросишь, не та ли это Вера Коломиец, которая когда-то работала в «Лошадке».
— Она никогда у нас не работала.
— Значит, соврешь.
— Думаешь, он нас впустит?
— Впустит. В руке у тебя будет бутылка коньяка. Ни один мужик в здравом рассудке не откажется, тем более пьющий.
— А дальше что? О чем его спрашивать?
— Дальше моя очередь. Я все-таки какой-никакой психолог, хоть и паршивый. И физиогномист. Хочу посмотреть на вдовца.
— Ты?
— Я. И пусть тебя не смущает моя нога, Лео. Я виноват в смерти этой женщины, понимаешь? Пойдем завтра вечером. Как только он заявится домой, мы сразу выступим. Надеюсь, майор его не арестовал.
Они посмотрели на окна знакомой квартиры. Там горел свет. Потом свет в кухне и гостиной погас, остался только в спальне.
— Он дома, — заметил Добродеев. — Но я не уверен, Христофорыч…
— Лео, у меня нет выбора. Ты со мной?
— С тобой. Будешь? — он потянулся за бутылкой.
Монах кивнул…
— …Давай еще раз, — сказал майор Мельник. — По порядку. Значит, журналист принес тебе трубу, и ты стал следить за соседями, так? Когда это было?
Майор, здоровенный немногословный детина, у которого каждое слово на вес золота и бьет точно в цель, рассматривал Монаха своим знаменитым сверлящим взглядом, и Монах чувствовал себя ничтожно малой величиной. Тем более ему было паршиво от чувства вины. Часы показывали десять; Добродеев давно улетел в редакцию; Монаха уже сорок минут как распинали на допросе.
— Так. Пару недель назад. Посидел бы ты с поломанной ногой… — Монах осекся, ему стало неловко от своего какого-то… скулящего тона.
— Каждый день?
— Каждый вечер. Их видно, когда горит свет, а днем ни фига.
— Соседка справа тебя засекла, сказала, убийца живет в доме напротив, смотрит в трубу. Твое счастье, что ты… на якоре. Ты что, работаешь при свете?
— В темноте. Случайно получилось, видимо, включил на минуту, а она заметила. Знала, что я ее вижу, и хоть бы шторы задернула, бесстыдница! Еще и выделывалась…
— Когда ты в первый раз заметил грабителя?
— Позавчера. Добродеев сказал, надо их предупредить, а я… лопухнулся.
— Почему же не предупредил?
Монах задумался.
— Понимаешь, майор, как-то все это было неубедительно, вроде спектакля. Он был там минут двадцать, светил фонариком в гостиной, в спальне… везде ходил, туда-сюда, а потом ушел.
И они ничего не заметили. Они даже не заметили, что он взял ее украшения.
— Он мог взять их вчера, — заметил майор.
Монах задумался.
— Нет, он взял их позавчера, когда был там в первый раз, — сказал после паузы. — Иначе что он там делал? Но они ничего не заметили. Добродеев считает, что его спугнули, потому он вернулся на другой день. Не понимаю…
— Чего не понимаешь? — Майор испытующе смотрел на Монаха.
— Он не должен был ее убить! Он мог свободно выскочить из квартиры. Ну, оттолкнул бы, напугал…
— Он сам испугался. Потому и…
— Кстати, как он попал в квартиру?
— Видимо, отмычка, на замке царапины. Пока неясно.
Монах кивнул.
— И еще. Он знал, что их не будет дома. Леша считает, что он какое-то время следил за ними.
— Или свой.
— Или свой, согласен. Коллега по работе… возможно.
— Вы видели, как он уходил?
— Видели. Она, видимо, что-то услышала и пошла в спальню… То есть мы предположили, что в спальню, а спустя минут пять он пробежал по коридору к выходу. Больше она не появлялась…
Они помолчали.
— Кофе будешь? — спросил Монах. — А то в горле пересохло…
— В другой раз. Время! — майор поднялся. — Надумаешь чего, звони… орлиный глаз!
Остряк! В любой другой раз Монах ответил бы достойно. Но не сейчас. Сейчас он чувствовал себя настолько хреново, что даже не огрызнулся…
…Добродеев прибежал около семи. С сумками от Митрича. Закричал с порога:
— Что у тебя, Христофорыч? Как ты? Майор был?
— Был. Все были. Сначала майор, потом Жорик с Анжеликой, уже все знают про убийство. Выворачивали меня наизнанку.
— Ага, весь город в курсе! Только и разговоров.
— Ты был в издательстве?
— Был. Познакомился с подругой Веры Коломиец. Приятная особа, зовут Лена. Она знает меня по публикациям, очень обрадовалась. Я пригласил ее на кофе, и мы поговорили. Она плакала и повторяла, что Верочка была хорошим человеком, умницей, строгой, очень любила свою работу, потому сидела допоздна. В последнее время отношения в семье не складывались, Алексей пьет, и Верочка подозревала, что у него кто-то есть. Она боялась, что он захочет развод. Может, потому последние два года ходила в церковь. После смерти бабушки. Как старушка умерла, так она и стала ходить. В церковь Спасителя, там работает отец Геннадий, она его очень хвалила.
— То есть она не хотела разводиться?
— Нет. Понимаешь, Христофорыч, такие упорядоченные не разводятся, цепляются за мужика до упора. Тем более не красавица, и прожили вместе двенадцать лет. Тем более в церковь ходит. Грабить у них нечего, все как у людей. Ну, были какие-то украшения, какие-то деньги дома держали, но чтобы грабить? И вообще, непонятно, человек пришел грабить, так зачем же сразу убивать?
— Кто знал, что она задерживается на работе?
— У них в отделе всего три человека. Вера, она сама и дама-редактор шестидесяти лет. Так что, если ты думал, что с фонариком кто-то из ее коллег, то вряд ли.
Она еще сказала, если бы напали на улице или с Алексеем подрались и в пылу драки…
— Они дрались?
— Образно. Они в основном ссорились, ты сам видел, и по месяцу не разговаривали. Вера его наказывала — не готовила. А он и рад, торчал до посинения в «Колоколе».
— Ты там бывал?
— Пару раз. А что?
— Надо бы поспрошать насчет его присутствия позавчера и вчера. Я уверен, у тебя там знакомый бармен. Гостевой коньяк купил?
— Для Коломийца? Купил. Ты уверен, что сможешь?
— Уверен, Лео. Мы возьмем его за жабры. Ты по шерсти, я против. Подними меня!
Что же это за животное такое, мелькнуло в голове Добродеева, с жабрами и шерстью?
…Они видели, что их рассматривают в дверной глазок. Наконец оттуда спросили:
— Кто?
— Коломиец? Алексей Юрьевич? — строго произнес Монах. — Откройте, пожалуйста.
Вот так, с понтом, мол, при исполнении, а потому откройте, а то хуже будет. Добродеев только вздохнул: он собирался представиться и начать врать, что знал Веру, но Монах его опередил. Теперь точно не впустят. Но он ошибся. Загремели цепочки и замки, и дверь приоткрылась.
— Разрешите! — Монах толкнул дверь и перевалился через
