был самым высоким и заметным из всех строений. Восточный дом был немного пониже. Довольно узкий проход между ними был намного выше над землей, чем проход, отделяющий дома от бадстовы, и теснее. За этими проходами под дерном на крыше лежал деревянный желоб, немного выступавший из-под кровли. В него стекала на дорожку дождевая вода с восточной стороны крыши западного дома и западной стороны крыши дома восточного. В сильный дождь было очень хорошо слышно, как вода течет по желобу – казалось, что с неба льет сильнее, чем на самом деле. Воду часто собирали в лохань или бочку, которые ставили под сток. В таких случаях звук дождя казался еще громче. Однако благодаря этому можно было реже ходить за водой к ручью, до которого было 98 саженей[46]. Ручей протекал между зеленых холмиков, был красив на вид, с чистой и прозрачной водой. Дождевая вода была хуже на вкус и немного грязноватая. Ее никогда не использовали для приготовления еды или питья, и, помнится, коровы ее также недолюбливали. В сточной воде размачивали одежду или рыбу, я же запускал кораблики в бочке или корыте, которые мне казались большим морем.
Сдвоенные дома придавали хутору величественный вид. На них было приятно смотреть с луга при солнечном освещении. Темные стены, белые окна и рамы, зеленая дверь с белыми косяками, высокие фронтоны, а за ними – зеленая гора. Хотя понятно было, что дома эти далеко не новые – об этом свидетельствовала облупившаяся краска.
Архитектурное новшество – спаренные дома в Сюдюрсвейт принес староста с Рейниведлира, Эйольвюр из сислы Западного Скафтафедля, который родился и вырос в тех краях на хуторе Мариюбакки в районе Фльоутскверви. Спаренные дома в Хали, очевидно, были построены спустя несколько лет после свадьбы моих родителей. Тогда, наверное, хотели обшить досками прекрасную гостиную в западном доме и навести в Хали красоту. Но шли годы, свадьба уходила все дальше и дальше в прошлое, и идея гостиной потеряла актуальность. Восточный и западный дома составляли единое пространство, всю конструкцию держали несколько брусьев, а также балка, на которой лежали углы стропил под западной частью крыши на восточном доме и восточной частью крыши – на доме западном.
Внутренняя часть западного дома была отгорожена нестругаными досками. Перегородка шла от внешней стены до восточного дома от пола до потолка. Внутри этой комнаты находилась кладовая. В нее можно было войти из восточного дома. Я уже забыл ее внутреннее убранство, разве что помню бочонок, стоявший у стены. Скорее всего, в нем хранили скир. По-моему, там еще находилась бочка с мясными продуктами, вымоченными в сыворотке[47].
У южной стены в углу стоял комод, по виду которого можно было определить, что когда-то он был ярко-красного цвета. В комоде моя мать хранила одежду и другие вещи. В верхнем ящике лежал «Лечебник» Йоунасена. По-моему, он принадлежал матери. Когда кто-либо в Хали заболевал, я всегда брался читать эту книгу – стоял с ней у комода, искал по оглавлению нужную болезнь в соответствии с моим представлениями о ее симптомах у заболевшего; в итоге погружался в чтение сразу про много болезней подряд. Найти нужное заболевание было непросто. Как-то весной я часто читал в этом лечебнике о тифе и язве желудка.
В противоположном углу у стены находился жернов. В нем мололи зерно и ячневую крупу. Перед ним стоял покрытый тряпкой китовый позвонок, на котором можно было сидеть во время помола. Мне кажется, что после ухода из Хали Аудни Сигюрдссона помолом чаще всего занимался мой дед Бенедихт. Бывало, помол поручали и мне. Вращать жернова было тяжело. Но я придумал способ облегчить этот труд. Во время помола я на ходу сочинял римы про кровавые битвы и ужасные убийства и произносил их, пытаясь перекричать жернов, с таким энтузиазмом, что практически забывал, какой же этот проклятый жернов тяжелый:
Сигурд с судна убежал,
Лиходеев повстречал,
Всех их разом порубал.
Вот каков он был удал.
Эта виса взята из римы про грандиозный флот, корабли которого с белыми парусами, подгоняемые попутным ветром, пересекли океан и прибыли к незнакомой земле. Вождь берсерков Сигурд сошел на берег на разведку, а также с целью награбить множество блестящих золотых монет. Я до этого очень много читал про римы и иногда сочинял их для себя, после чего и написал эту поэму. Правила стихосложения были мне понятны. Поэзия лилась из меня сама по себе. А аллитерация в моих римах опередила свое время лет на сорок.
Вдруг я переставал молоть и, неподвижно сидя на китовом позвонке, начинал смотреть на сундуки, стоявшие у западной стены дома. Казалось, будто они что-то хотят мне сказать. Оба сундука были старыми и некрашеными, но производили на меня сильное впечатление. Один из них, небольшого размера, стоял прямо у стены кладовой и напоминал теленка, родившегося от другого сундука, важно расположившегося посреди дома. Хозяином маленького сундука был дед Бенедихт. Он хранил там жевательный табак, сырое и вареное копченое мясо, сало и другие продукты. Наполнив сеном лотки для коров, дед всегда приходил сюда за своим лакомством. Бывало, я стоял снаружи и смотрел через окно, как дед нарезал ломтики мяса и отправлял их в рот. Я никому об этом не рассказывал. Когда Рождество и Новый год оставались далеко позади, вареное мясо часто покрывалось белыми пятнами. Но это не имело значения – Бенедихт никогда не испытывал недомоганий, съев несвежего мяса. Он не запихивал в рот сразу много ломтей и редко когда жевал табак. Дед был уравновешен и не ведал страха. Сундучок свой он всегда запирал, а ключ от него носил в кармане жилетки.
Другой, более крупный сундук принадлежал моим родителям. В нем лежала всякая всячина. По большей части я уже забыл, что там было. Разве что помню, что отец хранил там табак. Он жевал табак чаще, чем дед[48]. Мать часто носила ключи от сундука на связке с другими ключами в кармане юбки. А иногда ключи могли лежать где-то на виду. Как-то раз они лежали на комоде. Я был на хуторе один и открыл сундук, чтобы осмотреть его содержимое. Там я увидел золотую десятикроновую монету, которую отец хранил в небольшом отделении сундука. Монета была вся покрыта червонным золотом с портретом короля Кристиана IX на одной стороне и изображением его короны – на другой. Мне было интересно подержать эту драгоценность и осмотреть ее.
