колесницу вперёд. Остальные выстраивались в четыре новых линии, которые, казалось, до самого моря тянулись.
— Ну, где там Змей! Выходы на бой! — потрясал топором Хамс-Хартагга.
— Госпожа моя, Шаушка, — прошептал Хаттусили, — знаю, не тебя, дарующую любовь, молить о победе. Но ведь ты никогда меня не подводила. Помоги мне своротить эту глыбу. Помоги и ты мне, Вурусема, госпожа моя. И ты господин мой, Тархон, Бог Грозы, помоги мне.
Он смотрел в ослепительно-синее небо, по которому лениво плыли белые облака. Где-то там в вышине, в этом недоступном алчности смертных, пустом, но таком вожделенном царстве пел жаворонок.
Ни одной грозовой тучи на горизонте. Видит ли Бог Грозы дела сынов своих или нет ему заботы до них, пришедших с мечом в чужую землю?
Поможет ли?
Хаттусили оглянулся дабы рассмотреть, что там за спиной, на юге. Не спешит ли на выручку врагу воинство с зеленокожим богом? Даже на борт колесницы взобрался, рискуя в полном доспехе оттуда сверзиться.
— Нет никого, — сказал Хамитрим, — мы поглядывали туда, когда к тебе поспешали.
Нет никого. Только недобитки сокологолового бога маячат вдалеке.
— Ну, поехали. Сдерём шкуру с Крокодила.
И стена колесниц двинулась вперёд. В новый бой.
Глава 5. Амен-Ра сияет
«…И пришли сказать его величеству о случившемся, и появился он в сиянии с боевым оружием и облаченный в панцирь, подобный Монту[46] в час величия его».
Он пытался заснуть, но не мог. Долго лежал на спине, не смыкая глаз, потом переворачивался с боку на бок. Всё впустую. Сел в постели, позвал слуг. Двое из них, самые доверенные, бодрствовали, как и стража у шатра.
Запалили лампады. Рамсес приказал развернуть местепет, походный алтарь, вырезанный из кедра дом бога с четырёхскатной крышей. Слуги зажгли благовония. Удалились.
Усермаатра Рамсес Мериамен самолично сломал печати и извлёк из дома бога его статую в два локтя высотой. Опустился на колени, простёр перед собой руки ладонями кверху.
— Что же случилось, отец мой Амен? Неужто забыл отец сына своего? Совершал ли я что без ведома твоего? Разве не хожу я и не останавливаюсь по воле твоей? Разве преступал я предначертания твои? Что значит владыка Та-Кем, если чужеземец осмеливается преграждать ему путь!
Тонкие струйки дыма тянулись ввысь. Бог молчал.
— Что сердцу твоему, о Амен, хазетиу[47] эти ничтожные, не ведающие бога?! — вопрошал Рамсес, — разве не воздвиг я для владыки множество великих памятников? Разве не заполнил я дворы храмов твоих плененными в странах чужих? Разве не возвёл я храмы тебе на миллионы лет и не отказал всякое добро свое в завещании?
Амен Сокрытый молчал.
Рамсес бережно убрал статую в кедровый дом, закрыл дверцу, приложил свою печать.
И ещё долго стоял на коленях. Потом поднялся, вышел из шатра, дабы приветствовать восход Хепри.
Нут, Мать звёзд, поглотила детей своих. Лишь одна из них, Себа Джа, «пересекающая звезда» ещё ярко горела на куполе, вырезанном из лазурита, драгоценного камня хесбедж.
К фараону приблизился Анхореотеф, самолично обходивший лагерь вместе с несколькими шардана.
— О, Величайший, на том берегу замечено движение.
Рамсес кивнул, не взглянув на Верховного Хранителя. Он смотрел на юг. Некоторое время оба молчали. Слепящий диск оторвался от горизонта, разливая по вселенной рыжий свет. Анхореотеф поднёс ладонь ко лбу, прикрыл глаза.
— Хотел бы я, чтобы здесь оказался кто-нибудь из жрецов Мер-Уннут,[48] — задумчиво сказал Верховный Хранитель.
— Зачем? — спросил фараон.
— Ну как… Я слышал, чтобы стать одним из них, надо зрение иметь такое, каким и самые лучшие лучники похвалиться не могут.
— Хочешь рассмотреть, что там, вдали?
— Хочу.
— Как и я, — сказал фараон, — когда мой дед надел Двойную Корону, он уже очень ослабел глазами и ничего не видел вблизи, хотя далёкие предметы различал лучше молодых. Ты помнишь, Анхореотеф, того мастера, что делал глаза для погребальной маски сына Безумца?
— Нет, Величайший, не помню, — признался Анхореотеф.
— А я помню, Сессу, — раздался голос незаметно подошедшего Менны.
Анхореотеф взглянул на брата, ощутив странное чувство, смесь раздражения и зависти. Себе он такого панибратства не мог позволить. Никто не мог. Кроме этого раздолбая.
— Ты помнить не можешь, — ответил Рамсес, нисколько не возмутившись бесцеремонностью обращения и даже не посмотрев на Менну, — я был совсем мал, а ты ещё меньше.
— Я помню, — упрямо возразил Менна.
— Этот мастер сделал для деда такой хитрый маленький диск из горного хрусталя. Дед смотрел через него и разбирал письмена. А отец мне говорил, будто некогда один человек из братства Тути с помощью подобного диска смог приблизить к себе лик Хонсу.
— Почему же сейчас нет такого диска? — спросил Анхореотеф.
— Никто не смог повторить, — ответил Рамсес, — некоторые пытались, но эти хрустальные глаза только искажают предметы.
Рамсес, наконец, посмотрел на Менну и удивлённо приподнял бровь.
— Ты чего это?
— Битва будет, — объяснил Аменеминет.
Он был облачён в митаннийский чешуйчатый доспех ниже колен, который вообще-то возницам не выдавался, но кеджен Величайшего пользовался своим особым положением. В руках он держал круглый ханаанский шлем.
— Может и будет, — сказал фараон, — но вряд ли прямо сейчас. Пока её дождёшься, ты тут сваришься в этой чешуе.
— Да, жарко будет, — сказал Анхореотеф, — ни облачка.
Он поковырял носком сандалии твёрдую землю.
— Дождей, видать, давно не было.
Прежде, чем разбить лагерь, войско пересекло пшеничное поле, протянувшееся на запад от Араунти широкой полосой. Близился чтимый всеми в Джахи и Ра-Тенну праздник жатвы. Золотистые тяжёлые колосья налились силой Баал-Хамона. Может уже и пришёл этот день, но люди Кадеша, испуганные явлением войска Величайшего не решились выйти с серпами из-за стен. Если будет битва, тут поработают другие серпы. Не поздоровится пшенице.
Южнее располагалась полоса перепаханной ячменной стерни. Ячмень давно убрали, хоть что-то местным достанется.
— Разоблачайся пока, дурень, — сказал Рамсес, — а я по лагерю пройду.
Анхореотеф приказал шардана сопровождать Величайшего, а сам вышел в поле, будто в море по пояс. День обещал быть ветреным, ещё только рассвело, а по полю уже катились золотые волны.
Анхореотеф отломил один колос, задумчиво растёр в ладонях и сунул в рот несколько зёрен.
Хепри продолжал свой путь по небосводу. Лагерь проснулся и пришёл в движение. Закипела вода в прокопчёных котлах. Воины варили полбяную кашу, проверяли оружие, колесницы, запрягали лошадей.
На правом берегу реки разъезжали колесницы нечестивых хета. Не скрывались уже, но переправляться не спешили.
Сколько времени прошло в этом томительном ожидании? Час? Два? Три? Больше. Солнце приближалось к зениту. Началось время царства Амена-Ра.
Рамсес
