говоря, Милтон ожидал, что к этому моменту Инжир уже всё разгадает. Инжир всегда всё разгадывала.
Но стоя рядом с ней и изучая лозу – её блестящие зелёные листья и едва распустившиеся белые цветы, – Милтон осознал, что вообще-то это у него было больше опыта взаимодействия с лозой.
На данный момент он уже видел, как лоза двигается, дважды: в тот день, когда нашёл путеводитель, и в тот день, когда они с Рафи спасли Гейба. Вопрос был в том, почему лоза двигалась!
Единственное, что пришло ему в голову, – это то, что в обоих случаях он разговаривал с лозой. Ну, когда он был с Рафи, он не говорил непосредственно с лозой, но, может, она подслушивала.
– Лоза всегда готова выслушать тех, кто хочет быть услышан, – сказал сам себе Милтон, вспомнив раздел путеводителя.
Он попробует. Но что ему сказать? Что сказал бы Морской Ястреб, чтобы заставить эти ветви разойтись?
Он сделал глубокий вдох, надул щёки и воскликнул:
– Ну же, сударыня лоза, покажите нам сокровище, которое скрываете!
Если бы он действительно был Морским Ястребом, эта лоза, без сомнения, расступилась бы перед его мужеством и невероятной лихостью.
Но она этого не сделала.
Милтон бросил взгляд на Инжир, а затем подошёл так близко к лозе, что она слилась в зелёно-белое пятно.
– Привет, лоза, – шепнул он. – Не могла бы ты пропустить нас? Ну пожалуйста!
Лоза не шелохнулась.
Милтон протянул руку, чтобы дотронуться до крошечных белых цветов и дружелюбного вида листьев.
– Ты меня помнишь? – продолжил он. – Я тот, кто рассказал тебе, что раньше всё разрушал и что я больше не хочу, чтобы меня обзывали.
Словно в ответ на это лоза поднялась над землёй. Всего на несколько сантиметров, как юбки старомодных дам, перешагивающих через лужи. Но эти несколько сантиметров ответили на вопрос Милтона.
– Инжир! – воскликнул он, разворачиваясь со взволнованным-превзволнованным выражением лица. – Скажи мне какую-нибудь правду!
– Эм, хорошо, – ответила Инжир. – Доктор Парадис открыла Одинокий остров, когда её парусник сбился с курса по пути к острову Вознесения[14].
Милтон вновь обратился к лозе.
Та осталась неподвижна.
– Не это! – сказал Милтон, снова разворачиваясь. – Не общеизвестный факт. Какую-нибудь правду о себе!
– Мой любимый цвет – жёлто-оранжевый? – предложила Инжир.
Милтону даже не нужно было проверять, чтобы понять, что лозу это не впечатлило.
– Инжир! – воскликнул он. – Лоза всегда готова выслушать тех, кто хочет быть услышан. Ты должна рассказать ей о себе что-то, что не рассказываешь всем подряд. Что-то, что для тебя важно. Расскажи лозе всё начистоту, Инжир.
– Серьёзно, Морской Ястреб? – спросила Инжир, но подошла ближе к лозе. Она дотронулась до дружелюбных на вид листьев, а затем крошечные цветочки ещё чуточку распустились под её пальцами. – Хорошо, ладно. Я… Я счастлива на этом острове, – сказала она. – И моя мама тоже. Я не хочу уезжать.
Как только Инжир закончила говорить, лоза заколыхалась, как и тогда, когда Милтон нашёл путеводитель. Она затряслась. Она задрожала. А затем начала расступаться.
В зелёной стене открылась тропинка.
– Вход и впрямь за баньяном! – прокричал Милтон, потрясая кулаком в воздухе.
Лоза внезапно дёрнулась, и некоторые из усиков встали на место. Проход в лозе закрывался.
– Быстрее! – воскликнула Инжир.
Она торопливо вбежала в проход, и Милтон поторопился следом за ней. Они пробежали около трёх метров, после чего натолкнулись на новую стену из лозы Тайноявия. А лозиновая завеса позади них заросла. Они оказались в ловушке!
И всё же, пока путешественники раскрывали правду о себе, ещё оставалась надежда.
– Твоя очередь, Морской Ястреб, – сказала Инжир. – Быстрее!
– Моя? А, да. Конечно. Без проблем, – ответил Милтон. Однако проблема была. И проблема большая.
Он, конечно, мог рассказать Инжир, что он не тот, за кого всё это время себя выдавал. Он мог сознаться во лжи… но он очень не хотел это делать, потому что не хотел прекращать быть Морским Ястребом. Пока не хотел.
Так какую правду о себе раскрыл бы Морской Ястреб? Наверняка это было бы какое-нибудь не такое уж серьёзное скромное хвастовство («Иногда мне кажется, что я могу оказаться слишком сильным!» или «Иногда у меня сводит руку, пока я заполняю свой гениальный-прегениальный полевой дневник!»). Или, может, учитывая, что он образцово крут, у него не оказалось бы тайн, которые он мог бы раскрыть.
Милтон решил соответствовать. Он прочистил горло и заявил:
– Я открытая книга, лоза. Мне нечего скрывать.
Лоза не сдвинулась с места.
– Может, попробуешь ещё разок? – предложила Инжир. – Уверена, ты сможешь вспомнить хоть крошечную правду.
Тайны, которые пришли Милтону в голову, были очень большими и определённо не являлись скромным хвастовством. Это были вещи, о которых он не хотел даже думать, не говоря о том, чтобы произнести их вслух. Однако он уже дважды попробовал применить подход Морского Ястреба без особых успехов, а Инжир ждала.
Так что Милтон поправил очки и свою шляпу путешественника раз, наверное, шесть и наконец выпалил:
– Тебя это может шокировать, лоза, но на данный момент Инжир – моя единственная подруга во всём мире.
Лоза снова расступилась.
На этот раз Милтон и Инжир сразу бросились вперёд. Поэтому со следующей стеной из лозы они столкнулись, пробежав больше девяти метров. Милтон задумался о том, насколько долго это будет продолжаться. На мгновение сердце, бьющееся у него под жилетом, остановилось, когда он представил, что они с Инжир застрянут в ловушке лозы Тайноявия на несколько дней, раскрывая одну тайну за другой, пока не умрут от жажды и/или стыда.
Голос Инжир отвлёк его от этих мыслей.
– До того, как здесь появился Морской Ястреб, – сказала она, – у меня тоже не было друзей. И на самом деле я даже не хотела ни с кем дружить.
Раскрылась последняя стена из лозы.
И за ней оказалось оно – сердце Одинокого острова.
Глава 35
Добро пожаловать в джунгли
Милтон с мамой раньше любили ходить в исторический кинотеатр. Конечно, не в последний год, когда атмосфера начала становиться напряжённой, резкой и гадкой. Но до этого они ходили в кинотеатр по особенным дням, сидели рядышком, поставив между собой попкорн. В кинотеатре показывали старые фильмы: чёрно-белые, немые, мюзиклы и всё такое. Впереди висел бархатный занавес, и перед началом фильма из колонок раздавалась симфоническая музыка (наверняка сыгранная на инструментах, а не насекомыми). Как только умолкали последние ноты, занавес отодвигался, открывая огромный экран, на котором уже появлялись первые мельтешащие сцены фильма.
Когда лоза разошлась, было так же. Как будто шоу только начиналось.
Шоу «Одинокий остров»
