велел сообщить, что поручик, о судьбе которого вы переживали, уже прибыл. Он в курительном клубе. Извольте пройти со мной.
Сыщик встал и не говоря ни слова последовал за синим мундиром.
– Родион Романович, вы не назвали фамилию! – бросил ему вслед Игнатьев.
– Потом! Все потом! – крикнул Мармеладов. – Я скоро вернусь и мы продолжим.
XIV
Комната для курения располагалась за бильярдным залом, сквозь плотные шторы доносились звонкие поцелуи столкнувшихся шаров из слоновой кости, а по временам – громкий смех офицеров, невнятные крики “Дурака сыграли, ваше превосходительство!” или довольное ворчание “Ну-с, пошел умирать”.
Ртищев жадно затянулся, выпустил дым вместе с тяжелым вздохом и погасил сигарету, судя по окуркам в пепельнице, уже третью подряд. Взглянул на сыщика исподлобья, хмуро процедил:
– Вот ваш Изместьев. Забирайте!
Высокий молодой человек стоял у приоткрытого окна, тяжело опираясь на спинку кресла. Его курчавые волосы спутались в беспорядке, приятное лицо приобрело болезненно-серый оттенок, а на правой скуле расцветал маково-красный кровоподтек. Поручик выглядел донельзя изможденным, дышал с трудом, но глаза оставались ясными.
– Мало вам, что унизили меня и заперли в тюрьму, – Изместьев настороженно следил за каждым движением сыщика, но обращался при этом к генералу. – Вы хотите меня пытать? Кликнули палача?
– С чего вы решили, что это палач? – опешил Ртищев.
– Да кто же еще? – поручик попятился и вжался в стену. – С таким-то колючим взглядом…
– Напротив, это ваш заступник и благодетель, – интендант презрительно выпятил пухлые губы. – Хотя в чем-то вы правы. Мучить он мастак! Запугивал меня, оболгать грозился, и вынудил-таки освободить вас из-под стражи.
– Покорнейше бла… – юноша склонил голову и тут же закашлялся.
Несколько минут его грудь сотрясалась от надсадного кашля, лицо покраснело до такой степени, что след он жестокого удара стал почти незаметным. Изместьев согнулся в три погибели, чтобы унять лихорадочный озноб, вращал глазами и все никак не мог продышаться. Приступ закончился так же внезапно, как и начался. Поручик в изнеможении присел на подоконник.
– Покорнейше благодарю! – повторил он. – Я ваш должник до гроба. Не знаю вашего имени и не хочу знать, как вам удалось прищучить генерала, но, поверьте, не стал бы осуждать, даже если бы вы окунули его с головой в нужник у конюшенного двора.
– Вы забываетесь! – прикрикнул Ртищев.
– О, нет, я ничего не забуду… Я припомню вам все! – Изместьев не кричал, на это у него просто не осталось сил, но его слова были наполнены такой ненавистью, что хлестали генерала по лицу, будто пощечины. – Как вы трусливо спрятались за спинами гренадеров. Как эти мордовороты всемером пинали меня сапогами, а вы верещали: “Еще! Сильнее! Поделом ему!” Как я очнулся в каземате, узком и тесном, словно гроб, на каменном полу, где воздух до того пропах тиной, что дышать невмоготу, а окошко под потолком выбито махонькое, луч света промелькнет перед закатом – и все, в остальное время темень.
– Условия содержания продиктованы…
– Условия? – поручик сжал кулаки и шагнул вперед, собирая остатки сил. – Вы подлец! Тюремщик не скрывал, что вы обещали ему по золотому червонцу за каждый синяк на моем лице. Этот ублюдок завел скрижальку, чтобы царапать в ней крестики после каждого тумака.
Он сделал еще один шаг.
– Видит Бог, ваше превосходительство! Я ударю вас при свидетеле, и вы уже не сможете отказаться от вызова на дуэль, не запятнав своей части.
Генерал попятился, обливаясь потом.
– Остановитесь, Александр, – шепнул Мармеладов, придерживая поручика за плечо. – В этом бурдюке не осталось ни капли чести. Если вы ударите его, то вместо дуэли отправитесь под трибунал. Но мы не оставим его без справедливого наказания.
Изместьев пошатнулся. Сыщик усадил его в кресло.
– Вы что же, совсем не кормили пленника?
– Кормил как положено. Дважды в день, – отрапортовал Ртищев. – Рацион установлен высочайшим предписанием: каша, хлеб, вода…
– До чего же вы омерзительный человек, генерал, – оборвал его Мармеладов. – Прикрываете собственную низость императорскими указами.
– Будто бы вы лучше, – огрызнулся интендант. – Вы тоже без обеда меня оставили, будто нашкодившего карапуза.
– Вы сказали “пузо”? – ехидно переспросил сыщик, хотя расслышал все правильно. – Как раз вашему пузу не повредит рацион, установленный высочайшим предписанием.
– Что за пошлые намеки, сударь!
– Зачем же намеки, ваше превосходительство? С вас непременно спросят и за сукно для портянок, и за обозы с гнилой крупой, и за проданные на сторону лопаты…
– Откуда вам известно? – пролепетал Ртищев, заламывая пухлые руки.
– …словом, за каждую копейку, украденную у государя, – подытожил Мармеладов. – А вам, Александр, я бы посоветовал научиться отличать искренние слезы от крокодильих, чтобы не попадаться в другой раз на удочку мошенников… Впрочем, мы не в басне, а потому можно обойтись без финальных назиданий. Поезжайте к невесте.
– Ах, Полина! – поручик сокрушенно опустил голову. – В заточении я непрестанно думал о ней, а увидел этого… Ртищева… Гнев затуманил мои мысли, я позабыл о моей petit gâteau sucré[29] и ее нежных объятиях, – он встрепенулся и смущенно поднял глаза на сыщика. – Вы виделись с Полиной? Она… Сердится на меня?
– Нет, но ужасно переживает. Поспешите к ней.
– В этих арестантских обносках? Я у цирюльника не был уже неделю, – Изместьев поскреб щетину на подбородке и поморщился, дотронувшись до кровоподтека. – Мне бы сперва в баню.
– Нет, идите теперь же! – настаивал Мармеладов. – Полина места себе не находит. Успокойте ее и потом уже в баню.
– А как же быть с…
Поручик покосился на Ртищева.
– С деньгами? – по-своему истолковал этот взгляд сыщик. – Не беспокойтесь, генерал любезно возместит вам потраченное в полной мере, все пять тысяч рублей.
– Что? Вы, сударь, белены объелись? – взорвался генерал. – В полной мере… Скажете тоже!
– А ведь вы правы, – согласился Мармеладов. – За неделю в застенке и ежедневные побои обычного возмещения маловато. Стало быть, вы передадите поручику десять тысяч рублей.
– Десять тысяч плетей вы получите, вот что!
– Вы только что увеличили компенсацию до пятнадцати тысяч. Желаете продолжить торг?
– Подите прочь!
