город с огромным мольбертом, тубусом, папкой и рюкзаком. Ведь там меня ждало настоящее открытие. Миллион ракурсов, которые можно увидеть с одной и той же точки. Море бликов, оттенков, настроений на холсте, меняющихся от погоды, времени суток, облачности. Мир, в котором я была кем-то, а не просто неудачницей, умудрившейся родиться от собственного бестолкового отца. Вот только не все мечты сбываются, правильно?
У Думской улицы бушевала жизнь. Надрывались музыканты, веселя щедрую на подношения публику, прогуливающуюся по Невскому, которая медленно шла вдоль Гостиного двора, разглядывая фасады домов, встречных прохожих, уличных артистов, аниматоров в исторических костюмах, художников, рисующих тут же портреты, шаржи и космические пейзажи.
— Пойдём? — Федос, показал на Думскую, махнув рукой в сторону ночных клубов с очень, просто очень сомнительной репутацией.
Однажды, в студенчестве, я попала в одно из этих заведений. Пригласил меня однокурсник Василий Богомоленко — будущее художественного искусства всея планеты Земля по его собственному убеждению. Всё, что я запомнила из той ночи — это громкая музыка, которая через минут пятнадцать перестала бить по мозгам, видимо произошла адаптация, приторный алкоголь, который я выблевала на улице, упираясь рукой в водосточную трубу, и застывшего в наркотическом опьянении Василия.
Надо ли говорить, что Богомоленко не стал, да и вряд ли уже станет великим художником? Последнее, что я слышали о нём — он подсел на что-то тяжёлое, и родные отправили его в очередной реабилитационный центр, как всегда безрезультатно.
— Нет, — упёрлась я, в самом прямом смысле упираясь как следует ногами, чтобы удержать Федоса.
Вряд ли бы у меня это получилось, вознамерься он затащить меня в один из ночных клубов, поглазеть на треш, который там происходит, но не попытаться я не могла.
— Ты чего? — уставился он на меня.
— Не пойду! — кажется, я первый раз в жизни противилась решению Федоса.
— Хорошая девочка?
Федос возвышался надо мной и улыбался бесподобной, широкой, белоснежной улыбкой. Ни у кого, никогда я не встречала такой улыбки, а я, между прочим, художник по образованию, рисовала большую часть своей жизни, подмечать детали — моя особенность.
— Конфета ты моя, — отчего-то засиял Федос, снова поцеловал в нос с громким чмоком, от чего я расхохоталась в голос, и спросил: — Тогда куда пойдём?
— Туда, — зачем-то я показала рукой на дверь в Арт-галерею.
Вот такое совмещение несовместимого: с одной стороны вечная классика великого Жан Батиста Валлен-Деламота с убегающей вдаль аркадой, с другой — заведения с самой подпорченной репутацией среди местных и источник удивления на грани шока гостей города, с третьей — уличные музыканты, а прямо — обитель художественных произведений для обывателей.
Мы прошли по длинному коридору, заглядывая поочерёдно в магазинчики за стеклянными витринами. Были там и сувенирные лавки с ширпотребом, который в туристический сезон уходил, как горячие пирожки на перроне, и текстиль хэнд-мейд, но в основном продавались рукописные картины.
В конце коридора мелькнула кудрявая голова Семёна. Он, увидев меня, приветливо махнул рукой. Семёну было почти пятьдесят лет, точным числом я не интересовалась. Он преподавал у нас рисунок на втором курсе, потом ушёл, оставив после себя хорошие воспоминания, знания и умения, а ещё остался со многими учениками в дружеских отношениях.
Внешность Семён имел такую же незаурядную, какой была его личность. Тёмные, наполовину седые волосы вились мелким бесом и торчали во все стороны, словно у негритянки с длинным каре, лицо же было самым что ни на есть славянским. Отдалённо, чем-то неуловимым, он напоминал домовёнка Кузю из мультфильма, только вряд ли за косовороткой кукольного персонажа прятались татуировки.
— Илва, — поприветствовал меня Семён, радушно обнимая.
Копчиком, другими словами, интуицией, я почувствовала, как напрягся Федос за моей спиной. Встал рядом со мной, и когда Семён выпустил меня из объятий, тут же собственнически положил руку мне на плечо. Странное поведение, но кто этих Торов поймёт? То исчезают на несколько дней, не сказав ни слова, то придавливают ладонью так, что шаг сделать тяжело.
— Проходите, ознакомьтесь с работами, — окинув оценивающим взглядом Федоса, проговорил Семён.
— Фёдор, — представился Федос, протягивая руку Семёну, тот пожал в ответ. — Анатольевич, — добавил для чего-то.
— Семён, — ответил мой бывший преподаватель и друг. — Оглядитесь, может, приглядите что-то, есть очень, очень интересные работы, — невозмутимо продолжил Семён.
Федос расхаживал по небольшому помещению, разглядывая картины, некоторые из которых были выполнены в стиле авангардизма и экспрессионизма. Были и работы, выполненные в пастозной технике — особенно хорошо в ней смотрелись зимние пейзажи Петербурга и яркие цветочные букеты.
— Во, эта картина мне нравится! — громогласно объявил Федос, показывая на мой «Поцелуев мост» — небольшая, всего-то метр на шестьдесят сантиметров, выполненная в классической технике работа. — Это — Поцелуев мост, — сообщил он, победно глядя на меня.
— Это произведение так и называется «Поцелуев мост», — с улыбкой ответил Семён. — А написала его, Фёдор Анатольевич, Илва, — и он показал на меня рукой.
— Правда? — настолько удивлённого взгляда я не видела никогда в жизни.
Федос смотрел на меня с таким восхищением, словно я сделала операцию на открытом сердце или вышла в открытый космос.
— Я Академию Художеств окончила, — напомнила я. — Ты на выпускном был.
— Это понятно, — отмахнулся мой донельзя удивлённый собеседник. — Но так рисовать — талант нужен! — «так» Федос выделил таким тоном, что я уставилась на собственную картину, ища там следы таланта.
— Сколько она стоит? — посмотрел Федос на Семёна, молча кивнул, когда цену ему озвучили, и показал банковскую карту, обозначив намерение купить. — Только мне бы раму к ней с золотой патиной, — добавил он.
— Конечно, — не моргнув глазом ответил Семён, и лишь когда повернулся к Федосу спиной, чтобы снять «Поцелуев мост» с выставки, я увидела на его лице недоумение вкупе с пренебрежением. — Вы можете выбрать любой багет в мастерской напротив. Завтра заказ будет готов и покупку вам доставят в любое удобное для вас время и место, совершенно бесплатно.
Стало неприятно за Федоса, обидно. Конечно, он не обладал тонким художественным вкусом, и багет ему понадобился под интерьер собственной квартиры, той самой, что роскошна на грани безумия, но ведь у него масса других достоинств. Он добрый, смелый, заботливый, красивый, и вообще — самый-самый лучший.
— Не понимаю, почему твои работы до сих пор не висят в
