выказывает презрение к винограду, когда понимает, что тот недостижим.
Я мог бы отдаться божественному духу Бхагавадгиты, последовать предписанию, данному Кришной Арджуне: с одинаковым чувством смотреть на успех и на неудачу. «Пантера перед тобой — радуйся, а если ее нет — радуйся ровно так же», — прошептал бы он мне. О, какой опиум — Бхагавадгита, и как прав был Кришна, когда хотел видеть мир равниной без рельефа, воспевал полный душевный покой, иными словами — сон!
Но можно было также снова обратиться к Дао. Я начал думать, что отсутствие — то же самое, что присутствие. Не видеть пантеру стало бы для меня способом ее видеть.
На крайний случай оставался Будда. Принц садов утверждал, что ничто так не болезненно, как ожидание. Достаточно было избавиться от желания подстеречь животное, шествовавшее по горам.
Азия — неисчерпаемое хранилище целительных снадобий для духа. Но и на Западе есть свои лекарства. Первое содержится уже в христианстве; второе — современной выделки. Католики укрощают страдание с помощью одновременно нарциссической и превозносящей христианское смирение идеи приятия разочарования. «Господи, если я не увидел пантеру, так это потому, что я недостоин ее, благодарю Тебя за то, что Ты избавил меня от суетности встречи с ней». У современного человека — другой способ спасения: он упрекает других. Достаточно посмотреть на себя как на жертву, и признавать неудачу не приходится. Жаловаться можно было бы примерно так: «Мюнье плохо расположил засады, Мари слишком шумела, мои родители сделали меня близоруким! К тому же богатеи перестреляли пантер. Ох, как я несчастен!» Искать виноватых можно долго, к тому же эта тактика позволяет обойтись без самоанализа.
Однако утешать себя не было необходимости. Я увидел прекрасное лицо духа камней. Во мне поселился образ пантеры, прокравшийся под веки. Закрываю глаза и вижу лицо надменной кошки, ее черты и складки изящной и устрашающей морды. Я видел пантеру, я украл огонь. Я ношу в себе головню.
Я узнал, что высшая добродетель — это терпение. Самая элегантная и наиболее прочно забытая. Терпение помогает любить мир, прежде чем стремиться его изменить. Оно побуждает сесть перед сценой и наслаждаться зрелищем, пусть это будет хоть трепетание листка. Терпение — это поклон человека тому, что дано.
Какая черта требуется, чтобы написать картину, сочинить сонату или стихотворение? Терпение. Оно всегда дает вознаграждение, потому что одновременно несет в себе риск чувства, что время течет слишком медленно, и способ не заскучать.
Ждать — это молитва. Что-то приходит. А если не приходит, так это потому, что мы не умеем смотреть.
Спрятанное лицо
Мир был сундучком с украшениями. Драгоценные камни оставались редкостью, поскольку сокровищами завладел человек. Иногда что-то сверкающее еще появлялось. Тогда земля светилась и переливалась. Сердце начинало биться сильнее, дух обогащался зримыми образами.
Звери производили впечатление, ибо были невидимками. Я не строил себе иллюзий: разгадать тайну зверей невозможно. Они принадлежали к истокам и биологически оставались очень далеки от нас. Мы, человечество, объявили им тотальную войну. Истребление почти закончено. Нам нечего им сказать, они отступили. Мы восторжествовали, и вскоре всем нам, человеческим существам, предстоит в одиночестве задаваться вопросом, как это мы сумели так быстро произвести уборку.
Мюнье подарил мне возможность приподнять край завесы и поразглядывать блуждание владык Земли. Последние пантеры, тибетские антилопы чиру, куланы выживали с трудом, преследуемые и вынужденные прятаться. Встретить одного из них означало наблюдать очень древний, почти исчезнувший порядок: договор незапамятных времен между зверями и людьми — одни приходили на службу, другие поэтизировали зверей и придумывали богов. По необъяснимой причине мы с Мюнье испытывали ностальгию по этим старым верноподданническим чувствам. «Темная верность павшим вещам»[11].
Земля была величественным музеем К несчастью, человек не был хранителем.
Засада требует, чтобы душа все время оставалась начеку. Я открыл секрет благодаря засаде: всегда выигрываешь, если регулируешь частоту воспринимаемых ощущений. Никогда я не переживал такого острого трепета органов чувств, как в эти недели в Тибете. Оказавшись дома, я продолжал смотреть на мир изо всех сил, изучать его скрытые стороны. Не важно, что теперь в порядке дня не было пантеры. Подстерегать — это линия поведения. Если ее держаться — жизнь не проходит мимо. Можно устроить засаду под липой около своего дома, под облаками и даже сидя за столом у друзей. В мире происходит больше вещей, чем мы думаем.
Самолет, огромное средство передвижения. Он нес нас в Чэнду утренним рейсом. Лео читал. Мари не отрывала взгляда от Мюнье, смотревшего в иллюминатор. Ну то есть любовь не означает «смотреть в одном направлении» («Земля людей» Экзюпери). Мари думала о будущем, Мюнье прощался с пантерами. Я думал о своих потерянных любимых. Их образы вспыхивали во мне при каждом появлении пантеры.
Чэнду, неизвестный европейцам пятнадцатимиллионный город. Для китайцев — средний. Для нас — исходная матрица в жанре кошмаров Филипа Киндреда Дика, где лампочки освещают переулки, а куски мяса, привязанные к потолку в мясных лавках, отражаются в лужах.
В полночь мы шли в спокойной однородной толпе, колыхавшейся медленными волнами. Для меня, мелкобуржуазного француза, это было странное зрелище. Огромная масса народа упорядоченно двигалась шагом, не смешиваясь, хотя ею никто не командовал, никто не приказывал.
На следующий день нам предстояло вернуться в Париж. А сейчас надо было убить ночь. Мы направились к парку в центре города. Вдруг Мюнье закричал:
— Смотрите вверх!
Ошалевшая сова удирала в парк, хлопая крыльями в пучках света. Мюнье и здесь ловил сигналы дикого мира. Сообщничество человека с миром зверей делает переносимым пребывание на городских кладбищах. Я рассказывал Мари и Лео историю потерпевшего кораблекрушение полинезийца Тавае, которого долгие месяцы носило в лодке по Тихому океану. Он каждый день разглядывал планктон, зачерпнув его ведром, и, бывало, даже беседовал с крошечными существами. Это занятие позволило несчастному избежать слишком близкой встречи с самим собой, то есть депрессии.
Смотреть на животное означает приникнуть глазом к дверному глазку. За ним — скрытые миры. Не существует слов, чтобы эти миры описать, нет такой кисти, что могла бы изобразить их. Можно только уловить мерцание. Как
