установил!
Вскинув табличку, я оповестила об этом весь зал, который, казалось, выдохнул от облегчения.
Молоточек снова пошел вверх.
– Месье Шахрияр? Да или нет?
Возникла недолгая пауза. Перс, рука которого, казалось, приклеилась к его неестественно черной бороде, сверкала гигантским рубином.
– Да или нет, месье? Три миллиона четыреста тысяч евро раз, три миллиона четыреста тысяч евро два. Три миллиона четыреста тысяч евро…
И снова театральная, годами оттренированная пауза, самая драматичная за весь аукцион.
– Три миллиона четыреста тысяч…
В этот решающий момент Кариночка (двуногая!), сделав суетливое движение, задела сидевшую у нее на коленях другую Кариночку (четвероногую), да так неудачно, что та снова залилась диким лаем.
– Три миллиона четыреста тысяч три!..
Но тут над головами гостей, сидевших в соседнем ряду, взметнулась табличка, а аукционер произнес:
– Увы, я не слышу вас из-за собачьего лая… Что вы сказали, месье Шахрияр? Три миллиона пятьсот тысяч евро?
Перс кивнул, подтверждая это, и я уставилась на Воротыйло.
Предложит или нет? Лимит был не просто исчерпан, а уже с лихвой. Но если Воротыйло не приобретет кодекс, то все мои предварительные договоренности с покупателем пойдут прахом.
А для бизнеса это было крайне вредно.
– Месье Воротыйло, желаете ли вы дать три миллиона шестьсот тысяч? Возможно, иную сумму, превышающую ту, которую предложил месье Шахрияр?
А ведь все было бы так просто! Если бы из-за лая собаки аукционер не услышал слов перса, мой босс заполучил бы кодекс Леонардо.
И мой тайный покупатель – примерно полгода спустя.
Я ведь уже рисовала себе картинку нашего сегодняшнего триумфа. Мой босс, принимая поздравления своей четвертой супруги, удовлетворенно мне кивает, я же, чувствуя, что накопившееся напряжение спадает, задумываюсь над вопросом, куда вложить прибыль, полученную за продажу на сторону кодекса Леонардо.
В один из этих транснациональных, мегагигантских инвестиционных фондов, которые ворочают бюджетом, сопоставимым с ВВП отдельно взятых, далеко не самых бедных стран?
Да, один из подобных фондов мог бы купить «Мону Лизу», попади она по какой-либо причине на аукцион, и за сто миллиардов, и за триллион – в качестве инвестиции, ведь через десять лет цена станет еще больше.
Ведь если какой рынок и растет, так это рынок раритетных предметов искусства. И будь хоть кризис, хоть война, хоть всемирный потоп, это не только не уменьшит цены на шедевры, а, наоборот, только увеличит.
Потому что они, и только они, в отличие от денег, акций, национальных валют, криптовалют, золота, прочих драгметаллов и самоцветов, никогда не потеряют в стоимости, не подвергнутся инфляции, не окажутся ненужными по причине технического прогресса, открытия новых источников энергии или запасов чего-то ценного на соседних планетах.
И всегда найдутся те, кто готов выложить за них немыслимые суммы.
Ведь «Мона Лиза» как была одна, так и останется. Навсегда и навечно.
Только все дело в том, что «Мона Лиза» никогда на аукцион не попадет, ведь она, являясь собственностью Франции, висит в Лувре.
А жаль, что никогда. Я бы с удовольствием приняла участие в этом аукционе тысячелетия: вот ведь шоу было бы!
* * *
– …Три! Продано месье Шахрияру за три миллиона пятьсот тысяч евро! Примите мои поздравления, месье!
Я настолько замечталась, пытаясь представить себя участницей аукциона, на котором выставлена «Мона Лиза», что на несколько секунд забыла обо всем и обо всех вокруг себя, что бывает со мной редко.
Крайне редко.
Всех и вся – и в первую очередь моего босса, который, выпучив глаза и таращась на меня, как на привидение, ловил лиловыми губами воздух.
– Дура, какая же ты дура, Мона! – завопила на весь зал по-русски, сверкая бриллиантами на руках, Кариночка (двуногая), перекрикивая бешеный лай своей четвероногой тезки в бриллиантовом ошейнике.
Мой босс что-то шептал, и мне наконец удалось разобрать, что именно:
– Знак… Я же дал тебе знак… Ты должна была предложить три шестьсот!
Я окаменела. Воротыйло, пренебрегая собственными же принципами, был готов бороться до последнего и повысить ставку.
Точнее, не был готов, но все же сделал это, как водится подав мне сигнал при помощи выпяченной губы. Который я, витая в облаках, не заметила. И не услышала его слов, потому что рядом заливалась лаем эта треклятая собаченция.
– Говорю же, какая она дура, пупсик! – произнесла, одаривая меня злорадным взором, ее двуногая хозяйка. Та самая, которая, конечно же, слышала обращенные ко мне слова своего супруга, но, узрев возможность выбить у меня почву из-под ног, не передала их мне.
И не ткнула меня, как до этого, локтем под ребро.
Да, я ее как противника явно недооценила…
– Давай мы ее уволим, пупсик! – произнесла Кариночка, гладя по руке своего мужа, который все еще ловил воздух губами, не в силах поверить, что лот ушел к его главному конкуренту. – Прямо сейчас, пупсик!
Возможно, он бы и уволил, но стресс сыграл с моим боссом злую шутку. Швырнув себе в рот последний леденец из кулька, рубиново-красный, он закашлялся, побагровел, а потом повалился на пол без сознания. Пока все вокруг кудахтали и таращились, бездействуя (в первую очередь Кариночка, которая виделась себе уже чрезвычайно богатой вдовой, распродающей ненужную ей коллекцию покойного супруга, что привело бы к полному краху всех моих начинаний и, более того, стоило бы мне в весьма недалеком будущем свободы и, вероятно, даже жизни), я прыгнула на лежавшего навзничь Воротыйло, согнула его массивное тело в пояснице, взяв его сзади в обхват, и, не чувствуя его веса, явно перевалившего за центнер, принялась резко сжимать и разжимать грудную клетку, позволяя леденцу, застрявшему в трахее, вылететь наружу. А затем, убедившись, что причина всего, липкий рубиново-красный камешек, стукнулся об пол, бросила туда же босса, разорвала ему рубашку до пупа и принялась делать искусственное дыхание, сопровождаемое массажем сердца.
Делая это, я отчего-то думала, что красный леденец около бездыханного тела моего босса, в которого я буквально вдыхала жизнь, так похож на рубин в перстне месье Шахрияра.
Глупость, правда же?
А потом, когда ко мне прорвался перепуганный охранник с дефибриллятором, выхватила прибор из его рук и заявила:
– Я умею обращаться! Отойдите!
* * *
Мне повезло – Воротыйло удалось вытащить с того света, о чем мне сказали прибывшие спустя несколько минут парамедики. То же сообщил Воротыйло и главный врач лучшей частной клиники в Париже, Американского госпиталя, куда он был доставлен в спешном порядке.
– Мадемуазель спасла вас от смерти в результате остановки сердца, – произнес он назидательно, а Кариночка на своем отвратительном английском пробормотала:
– Если бы она не прошляпила кодекс, леденец не попал бы моему
