в глубине, куда не доходит вода и не проникает ржавчина. И этот патрон может выстрелить. Когда понадобится.
Алька прижал к себе винтовку и зашагал обратно. Он решил спрятать ее в укромном местечке: в дупле старого тополя. Пусть старый солдат стоит на часах с оружием.
Когда человек в хороших отношениях с морем, это кое-что значит. Море может положить к его ногам не только рваный башмак или клок бурых водорослей, оно может наградить старым боевым оружием и познакомить с мичманом, которого вместе с корпостом выбросила на берег подводная лодка.
Алька шел домой. А море шло рядом и грызло свой сухарь. Оно было тихое и мирное. Но Алька знал, что где-то там, за линией горизонта, ходят корабли, а под водой несут свою службу подводные лодки. И старые солдаты ждут, пока Алька подрастет и придет им на смену.
Реликвия
На исходе прозрачного апрельского дня к бабе Настасье пожаловали незваные гости. Подталкивая друг друга и спотыкаясь о высокий порожек, в дом вошли ребята.
– Здрасте!
Гости смотрели на хозяйку, а хозяйка смотрела на влажные штемпеля, которые гости наставили на чистых половицах, и недовольно прикидывала, что после ухода честной компании придется браться за тряпку. Баба Настасья поджала губы и спросила:
– Чего надо-то?
Стоявший впереди других скуластый парнишка в высоких сапогах – он больше всех наследил, паршивец! – тут же отозвался:
– Реликвии есть?
Баба Настасья непонимающе уставилась на него и спросила:
– Старые газеты, что ли?
– Старые газеты – это макулатура, – тут же пояснил соседский мальчик Лёня. – А нам нужны реликвии войны.
– Может быть, у вас есть штык или немецкая каска? – спросила стоявшая в дверях конопатенькая девочка в платке, соскользнувшем на плечи.
– Нет у меня немецкой каски. И штыка нет, – призналась баба Настасья.
– Она не воевала, – пояснил соседский мальчик Лёня, который на правах соседа выступал как бы в роли посредника. – У нее муж воевал.
– Может быть, красноармейская книжка, пробитая пулей, хранится? – спросил скуластый мальчик; судя по всему, он был в этой компании старшим.
– Или пилотка со звездочкой? – сказала конопатенькая.
Баба Настасья покачала головой.
– Плохо, – сказал старший.
– Плохо, – подтвердил соседский Лёня.
Ребята переглянулись, засопели, затоптались на месте, не зная, уходить или еще что-нибудь спросить. И тут девочка сказала:
– Фото тоже годится.
– Годится! – обрадованно подхватил Лёня: ему, видимо, очень хотелось, чтобы у его соседки бабы Настасьи нашлась хоть какая-нибудь реликвия, пусть фото.
И он, не дожидаясь ответа, посоветовал: – Баба Настасья, поищите за образами.
– Нет у меня образов.
Что за неудачная бабка! И образов у нее нет.
– Когда нет образов – прячут за зеркалом! – не отступал Лёня. – Зеркало у вас есть?
– Зеркало есть. – Баба Настасья исподлобья посмотрела на ребятишек. – Ходите тут без дела, полы пачкаете!..
– Мы не без дела, – обиженно пробурчал старший, косясь на свои высокие грязные сапоги, – мы собираем музей войны.
– Великой Отечественной войны, – уточнил Лёня.
Такой поворот дела озадачил бабу Настасью. Она поднялась со скамейки и оказалась очень крупной, широкой в кости, только спина ее не до конца разгибалась, застыла в каком-то вечном поклоне.
– Есть у меня письмо с фронта. От мужа моего, Петра Васильевича, – сказала она неуверенно, наугад. Само как-то сказалось. – Годится?
– Что же он не прислал фото? – с тихим упреком отозвалась конопатенькая.
Баба Настасья не расслышала ее слов. Шаркая ногами, подошла к комоду, стала искать письмо за зеркалом. И вскоре ребята увидели в ее руках какой-то бумажный треугольник. Старший протянул руку, баба Настасья исподлобья посмотрела на него и нехотя отдала письмо.
Он покрутил странное письмо в руках и спросил:
– А где конверт с марочкой? Потерян?
– Ничего я не теряла! Разве тогда были конверты и марочки? Треугольник, полевая почта, печать. Вот и все дела.
– Не было тогда конвертов и марочек, – принял сторону бабы Настасьи соседский Лёня.
Но остальные отнеслись к словам старухи с недоверием: потеряла, старая, а теперь выдумывает. Они были убеждены, что раз есть письмо, то был конверт и была марка. Опять наступило неловкое молчание.
И опять конопатенькая спросила:
– Муж был героем войны?
Бабе Настасье надоело любопытство гостей. Она заволновалась, вспыхнула. Сердитой скороговоркой произнесла:
– Никаким он не был героем. Давайте сюда письмо!
– Подождите, баба Настасья, – примирительно сказал Лёня. – Надо ведь почитать письмо!
– Надо почитать, – поддержали его остальные, и вся честная компания направилась к окну, где было светлее.
Письмо было коротким и простым. Вот что писал муж бабы Настасьи с фронта:
«Здравствуй, жена моя Настасья! С приветом к тебе твой муж Пётр. Я покуда жив и здоров, чего и тебе желаю. Живу я неплохо. Курево выдают своевременно.
