военное положение и объявил о введении войск. Затем правительство постановило, что бастующие рабочие не будут получать никаких прибавок за счет продуктового импорта; тем же, кто согласится на действующие рабочие смены продолжительностью 7,5 часа, напротив, надбавка на питание увеличивалась. 7 апреля правительство рейха и правительство Пруссии направили в Рурскую область в качестве государственного комиссара Карла Северинга, редактора социал-демократической газеты «Фольксвахт» в Билефельде, депутата рейхстага с 1907 г. и члена Национального собрания. Мастерство, с которым квалифицированный слесарь, а затем секретарь профсоюза выполнил свою задачу, во многом способствовало тому, что всеобщая забастовка закончилась в конце апреля. Со 2 мая 1919 г. добыча угля в Рурской области вновь шла в обычном режиме.
Рейнско-вестфальский индустриальный район весной 1919 г. был лишь одной из многих неспокойных территорий рейха. Другим очагом напряженности стал средненемецкий горнодобывающий регион вокруг Галле и Мерзебурга. В отличие от Рурской области здесь движущей силой борьбы за социализацию с самого начала стали социалисты, а именно левое крыло НСДПГ. На деле требования местных организаторов были ближе к позиции «Комиссии девяти»: выборные производственные советы должны были иметь равное с руководством предприятий влияние в вопросах оплаты труда и увольнений. Помимо этого, они требовали предоставить советам неограниченный доступ ко всем производственным, хозяйственным и торговым операциям предприятия. Спорные дела между производственными советами и администрацией предприятий подлежали компетенции региональных советов рабочих депутатов. Социализация, о которой мечтало левое крыло НСДПГ, означала по меньшей мере сначала не изъятие собственности у предпринимателей, а лишение их власти.
В середине февраля в Веймаре состоялись переговоры между шахтерами центральной Германии и правительством рейха. Их результаты, по мнению Вильгельма Коенена, неформального главы движения за введение производственных советов, оказались настолько неудовлетворительными, что Коенен заявил о провале переговорного процесса. 23 февраля конгресс горняков в Галле, половина участников которого были членами НСДПГ, и по одной четверти — СДПГ и КПГ, принял решение о проведении всеобщей забастовки. На следующий день в Саксонии, Тюрингии и Анхальте началась стачка. К рабочим с угольных и калиевых шахт присоединились трудовые коллективы больших химических фабрик и электростанций, а также железнодорожники. 27 февраля на пике движения бастовали три четверти рабочих центрального региона.
После этого кабинет Шейдемана отдал правительственным войскам приказ занять Галле. Не удовлетворившись этой военной акцией, правительство одновременно начало пропагандистское наступление. Были приготовлены два обращения к бастующим под заголовками «Социализация на марше» и «Социализация началась!». В них правительство обещало в первые мартовские дни предпринять быстрые и радикальные шаги на пути к демократизации экономики, в том числе законодательное введение производственных советов и социализацию угольных и калиевых синдикатов. Тем самым кабинет также отреагировал на отчет созданной в ноябре 1918 г. комиссии по социализации, высказавшейся в середине февраля 1919 г. большинством голосов за социализацию угольной промышленности.
3 марта начались переговоры с бастующими. Правительство пошло на уступки, более существенные, чем обещания, данные горнякам в середине февраля: принципиально уже одобренные производственные советы должны были быть законодательно закреплены в конституции, их сфера деятельности не ограничивалась лишь горной промышленностью и им предоставлялись более широкие права на получение информации. В качестве компенсации предпринимателям, участвовавшим в переговорах, было гарантировано исключительное право на руководство предприятиями. Производственный совет, по мнению правительства, должен был иметь доступ ко всем хозяйственным делам предприятия, но только до тех пор, пока от этого не страдала производственная и коммерческая тайна. Что касается приема на работу и увольнений, то профсоюзы и союзы работодателей должны были договориться о принципах, которых затем были обязаны придерживаться как руководство предприятий, так и производственные советы. Собрание делегатов забастовщиков приняло это предложение с незначительным перевесом голосов. Всеобщая забастовка в центральной Германии завершилась 8 марта{64}.
В Берлине, где всеобщая забастовка началась 4 марта, противостояние, напротив, только усиливалось. От забастовок в Рурской области и в центральном регионе ситуация здесь отличалась в двух отношениях. Во-первых, в Берлине забастовки проходили скорее под политическими, чем под экономическими лозунгами, во-вторых, социал-демократы большинства здесь были в большей мере, чем где бы то ни было, задействованы в забастовке, направленной против политики правительства, во главе которого стояли их товарищи по партии. Но в немецкой столице речь о «социализации» не могла идти уже потому, что здесь не было промышленности, считавшейся «созревшей» для этого шага. Требования берлинских забастовщиков были направлены на признание советов рабочих и солдатских депутатов, незамедлительное проведение в жизнь «Гамбургских пунктов», т. е. военно-политических решений Съезда советов, создание революционной рабочей самообороны и установление политических и экономических отношений с Советской Россией.
После переговоров 7 марта с правительством в Веймаре из единого фронта забастовщиков вышли социал-демократы большинства и Свободные профсоюзы. Они обосновали свое решение тем, что за день до этого общее собрание советов рабочих и солдатских депутатов постановило распространить забастовку на жизненно важные предприятия, на которых 3 марта был введен категорический запрет на забастовку. 8 марта из руководства стачки вышли также представители НСДПГ.
«Всеобщая стачка», по сути таковой теперь не являвшаяся, оказалась полностью в руках коммунистов и все больше приобретала черты локальной гражданской войны. 3 марта прусское коалиционное правительство под руководством социал-демократов ввело военное положение в полицейском округе Берлина, городском районе Шпандау и в округах Телтов и Нидербарним. Министр рейхсвера Густав Носке был наделен исключительно властными полномочиями в отношении этой территории. 9 марта он издал пресловутый приказ, не подкрепленный действующим законодательством: «Каждый, кто будет задержан с оружием в руках, сражаясь против правительственных войск, подлежит расстрелу на месте». Основанием для него стало сообщение о том, что в Лихтенберге «спартаковцами» были убиты 60 полицейских. Хотя эта информация была сразу же опровергнута, указание министра рейхсвера оставалось в силе до 16 марта. Всего жертвам берлинских мартовских боев стали около тысячи человек, в том числе 26 невооруженных матросов и бесчисленные невиновные граждане. Погиб также председатель КПГ и редактор газеты «Роте Фане» Лео Иогихес, который не принимал участия в боях, однако был арестован, а потом расстрелян одним из полицейских{65}.
Помимо Рурской области, центральной Германии и Берлина, массовые забастовки прошли в первые месяцы 1919 г. в Верхней Силезии, Вюртемберге и Магдебурге. В Мангейме и Брауншвейге были даже провозглашены советские республики, в обоих случаях продержавшиеся у власти не более суток. Более серьезный след как в сознании современников, так и в памяти потомков оставили обе Мюнхенские советские республики, которые, как ни один другой эпизод немецкой революции, вызвали страх того, что теперь и в Германии наступят «русские порядки» и ввергнут сначала Баварию, а потом и всю страну в кровавую мясорубку гражданской войны.
Вторая
