списывала весь его негатив на свой счет. Не зная предыстории дня, очевидно, решила, что брат смертельно на нее обижен, но больше не извинялась. Витя всегда пропускал тот момент, после которого ее защита становилась нападением.
День выдался морозным. Минус пятнадцать, еще и ветер оскалился с севера. Небо грозило штормовым снегопадом. Остаток пути они преодолели без слов.
От калитки до порога их сопровождали два бездомных кота. Витя считал их бездомными, но, вероятно, полосатые всего лишь прибились на время. Так уже случалось, особенно, когда в загуле орала соседская кошка.
– Давно они здесь? – спросила Аня, пытаясь подобраться к рыжему.
– Недели две.
Коты нагло мяукали, и Витя впустил их на веранду. Там стояли миски с водой, блюдца с остатками гречневой каши. Отрезы дедовой дубленки в картонных ящиках ворсились комками шерсти.
– Она разрешила? – удивилась Аня, помня, что кошачьи всегда обитали вне дома: в летней кухне, в сарае, на чердаке.
Бабушка страдала аллергией. Витя больше других скучал по мурлычущим питомцам.
– Пусть поживут пока здесь. Перед приездом я уберу.
Он закрепил слова настойчивым взглядом.
– Ты слабо представляешь состояние бабушки. – Аня уныло наблюдала за усатыми. – Ей и дела нет до котов и всего дома. Она твердит, что гиены ада вернутся ее мучить.
***
За обеденным столом обсуждались перепады напряжения и частые отключения электричества. Ветер трепал вещи Купчихи на веревке вдоль сада. Шторы воровато шевелил сквозняк. В сравнении с декабрем в доме заметно похолодало. Топили слабо. Аня жалела вслух, что камин между спальнями и залом играет роль декоративного. Разжечь его Витя на противность отказывался. Он скормил остатки консервы котам и заварил чай.
– Я хотел на выходных навестить бабушку.
Струйки дыма вились над кружками. Аня грела замерзшие ладони о горячий фаянс.
– Не самая лучшая идея, – призналась. – Она воспринимает маму пятнадцатилетней. Нас в ее мире еще нет.
– Она… сходит с ума? – Витя замер с печеньем у рта. Ему не говорили, что бабушка настолько ослабла. – Это поправимо?
Ответом послужил требовательный вопрос:
– Вить, что тут стряслось?
– Ничего.
– Витя…
– Будешь опять шантажировать отцом? Достали! – Он впечатал кружку в стол. – Вызывай!
– А почему бы дяде не приехать? Его мать в больнице. Сын-подросток себе предоставлен. И здесь завелась какая-то… дьявольщина. – Аня притихла в уголке дивана. – Я бы позвала.
– Тогда и твою маму позовем? Ты приехала, потому что за нее испугалась?
Он почувствовал себя предателем. Он не желал зла крестной, но безразличие сестры просто выводило из себя.
Аня молчала, обидчиво поглядывая на дверь. Ее огорчение рассеяло злость, на душе сделалось мерзко.
– Тогда она задержалась где-то, – начал вспоминать нехотя, с трудом преодолевая блокпосты памяти. – Вроде как в восемь ее видели у магазина. Домой бабушка пришла в десятом часу, чем-то ужасно озадаченная. Она была такая… взвинченная. Себе на уме. Я задавал вопросы, но она молча выворачивала ящики в комоде. Я впервые видел ее такой… такой агрессивной. – Они с сестрой переглянулись. Оба уже подозревали в чем дело, но не решались озвучить нелепость вслух. – А потом она начала раскидывать вещи в чулане. Что-то искала. Перевернула книги на стеллаже. Там хранятся вещи мамы, в шкатулке под комодом. Из тех, что отец не успел сжечь. Документы, украшения. Бабушка вывернула шкатулку.
– Зачем?
– Она искала какую-то фотографию. Я забрал шкатулку и прокричал, что вещи мамы принадлежат мне. Я не понимал, что ей вздумалось творить. Бабушка просто помешалась, твердила грозно: «клевета», «наговоры». Сказала, что в этом доме ничего моего нет.
Витя стыдливо склонил голову. Его чай остывал, недоеденное печенье лежало у сжатой в кулак руки. После смерти деда бабушка любую претензию крыла фразой «мой дом».
– Я собрал вещи мамы в рюкзак, ушел заночевать к Грише. Она не отвлеклась – рылась в чулане. – Вздох вырвался как-то сам собой. Витя опять шел по темной улице, подстегиваемый предчувствием беды. Когда мама умирала в том овраге, даже сердце не екнуло. Он винил себя. Он должен был почувствовать, забеспокоится. Рыбачил и грезил о новом велике, а она лежала там испуганная, беспомощная. Совсем одна. – Утром я немного поостыл, вернулся… – Витя осекся, мыслями возвращаясь на тихий порог кухни. – В доме горел свет. Везде. Во всех комнатах. Пахло гарью – я испугался, что бабушка сожгла документы. А потом в ее спальне… в углу… Она сидела так неестественно, еле дышала. И ее руки… пальцы были разбиты в кровь.
Аня отняла ладонь ото рта:
– Она что-то говорила?
Витя мотнул головой.
– Я вызвал скорую, но меня предупредили, что приедут спустя час, не раньше: машина застряла. Я побежал к соседу через дорогу. К Демиденко, слесарю, помнишь? Мы ее подняли. Подол платья был мокрым, и Демиденко уперся, что в машину не пустит. Пока я постелил на сиденья одеяла, она заговорила бессвязно о костях. Мороз немного ее оживил, но она нас не узнавала. Кричала: «Где мои дети? Где Толечка?» – Голос предательски слаб, приходилось заставлять себя говорить: – Мы соврали, что отвезем ее к детям. На полпути бабушка потеряла сознание. Мама, наверное, тебе рассказывала.
Ломография памяти багровела. Он больше не хотел вспоминать.
– В общих чертах, да.
– Тут действительно творится чертовщина. Уже давно. Очень. Считаешь, мне и впрямь уехать? – серьезно допустил он.
– Этот кошмар не имеет границ.
Витя совсем растерялся.
– Да. Мы в опасности. – Сокрушаясь, сестра потянулась к кружке. – Сбежать не вышло. Эти твари словно выползают из головы. Они преследуют, преследуют. Просто преследуют. И даже в отражении. Я к психологу ходила. А я не параноик! – взбунтовалась громко.
– А вдруг?..
– Я здорова! Я мыслю ясно.
– Все больные так говорят. Со стороны…
– То есть они больше не появлялись? – разгневалась. – Вся эта гадость? Как он там говорил… этот, – крутила она пальцем, – Байчурин?..
– Могрость? – Витя даже оглянулся, будто изрек заклятие. – Как-то так. Кажется.
– Эта могрость. Бабушку довела не она? Скажи?
Витя помалкивал. Он живо помнил безумие в старческих глазах и гнойные потеки на стеклах.
– Ты ведь думал о том происшествии у кладбища. И о запахе гари. И о странных смертях в Сажном. Думал?
– А что с того? – взбесился Витя. – Допусти, что мы умом повредились. Ань? Наследственное заболевание или… Ой, кто нам поверит?
– Сторож. Байчурин.
Витя укрылся за скрещенными руками.
– Нет.
– Ты говорил с ним?
– Нет.
– Мы должны с ним встретиться.
– Нет!
Он поднялся. Аня вскочила следом, опрокидывая кружку.
– Байчурин может взболтнуть еще о кладбище и призраках. А иначе, Вить, ты хочешь, чтобы мы свихнулись? По очереди? Все?
Витя шел в свою комнату, игнорируя ее крики.
– Как ты можешь?
