изнасиловать языком.
Он горячей змеей протолкнулся, столкнулся с моим, смял его, без борьбы даже, один коротенький раунд, одно поражение — мое.
Застонала и сама не поняла, от чего, его ладонь скользнула с шеи вниз, мизинец подцепил вырез футболки, мазнул по голой груди, и в голове все перемешалось, от одного этого касания, от поцелуя, что ураганом сносит мне крышу.
Коленом он втиснулся мне между ног, развел бедра. Своим телом вдавил меня в покрывало, я и не думала никогда, что постель может быть такой раскаленной, когда на ней крепко сплетены два тела.
Он вжался в меня. Двинул бедрами, еще и еще, нас разделяет лишь тонкая ткань — мои трусики, его брюки, а словно бы ничего.
Так это чувствительно. Такое это давление. Трение. Твердым членом по самой важной точке между моих ног.
Вцепилась пальцами в крепкие голые плечи, отталкивая его от себя.
И он отстранился. На секунду.
Для того, чтобы ударить в меня бедрами снова, и этот удар по всему телу эхом, отголосками разлетелся, все нервные окончания задевая, такого возгорания быть не может, так током не шибанет, даже если прижаться к оголенному проводу.
Меня трясет, и это ощущение незнакомое, чужое, сладкое до боли, до чудесного отвратительное.
Не знала, что голодаю так.
Снова застонала ему в рот. И опять оттолкнула, не сознавая, что делаю.
Давление на промежность исчезло на миг.
А потом он с размаху вжался членом.
Чему я подчиняюсь, когда отказывает мозг — это рефлекс, нестерпимое желание еще раз получить дозу чего-то убойно-приятного, это похоть, перед которой я сдалась.
Надавила на его плечи, отвергая. И с жадностью приняла, когда он вернулся, обвила руками горячую шею, в нетерпении впилась в мягкие губы, навстречу выгнулась в спине, хотя куда уже ближе, он трется об меня.
Еще, еще, еще немного, и звезды вспыхнут, все разом, так прекрасно это будет, я изнемогаю, жду.
Он оторвался от моих губ и резко отстранился.
— Все мужчины одинаковые козлы, Эмма? — выдохнул шумно, дыханием обжигая кожу.
О чем он спрашивает и почему сейчас, к нему потянулась, пытаясь поймать ускользающее уже удовольствие.
— Я с кем разговариваю, Эмма, — он отжался на руках.
И просто развернулся, просто встал с постели.
Ноги дрожат. Меня всю колотит. Ответить не могу, тупо пялюсь в темноту на него.
И когда он уже двинулся к двери — я окликнула.
— Ты куда?
— Время тебе даю подумать. Чем отличаюсь от твоего бывшего жениха. Только ли статусом.
Сказал он.
И вышел в коридор, оставив меня одну.
Глава 38
Макар
Из комнаты она решилась выйти уже когда я кофе наливал в чашку. Подкралась неслышно, и глаз на затылке у меня нет, но я чую ее.
По запаху.
А она учуяла кофе.
Стоит за спиной и разглядывает меня.
— Тебе сделать, Эмма? — спросил, не поворачиваясь.
Девчонка точно напряглась, что ее застукали. Шумно выдохнула. Обошла меня и остановилась возле стола.
— Мне нужна какая-то одежда, — сказала, уставившись на свежесваренный кофе с шапкой пенки. Потопталась на месте. — Одежда, документы, телефон.
— Не много ли запросов с утра пораньше? — усмехнулся. Достал вторую чашку для нее и нажал кнопку кофемашины.
— Тогда хотя бы одежда, — уперлась она.
Бросил взгляд на ее белую футболку, сквозь которую просвечивают темные соски.
Ну что за малышка.
— Зачем тебе одежда? Ночью ты была настроена на продолжение.
Она покраснела. Отступила туда, где чувствует себя в безопасности от моего взгляда — мне за спину. И уже оттуда заявила:
— Ночью ты застал меня врасплох.
— Ну да, — согласился. — Скажи еще, я все не так понял. И ты меня не хотела.
— Я тебя не хотела, Макар, — послушно повторила она, и я хмыкнул.
С двумя чашками развернулся, протянул одну ей.
— Мы же едем в больницу сегодня. К Максиму, — напомнила Эмма и, поколебавшись, приняла кофе. — Я не могу ехать в этом.
Снова посмотрел на ее футболку.
— Хватит на меня пялиться, — не выдержала она и отвернулась, двинулась к выходу, а я уставился на аппетитные ягодицы, что угадываются под тонкой белой тканью.
— Дам я тебе одежду, — крикнул ей вслед, когда она уже скрылась в коридоре.
Пока пил кофе полистал в телефоне почту — работы выше головы, но к сыну не поехать я не могу. Я бы и силой к нему в больницу эту малолетнюю училку притащил, если бы потребовалось.
Так.
Одеваюсь сразу, как на работу — в костюм. В соседнем шкафу еще осталась какая-то одежда Жанны. Выбираю для Эммы платье какое-то белое, свободное, длинною до щиколоток.
Она у себя в комнате — с радостью схватила предложенный наряд.
Остановился в проеме.
— Выйди, я переоденусь, — в ожидании замерла с платьем в руках.
— При мне, — отрубил.
Голубые глаза сверкнули. Но промолчала — спорить со мной бесполезно, когда у меня такой вид.
Суровый.
Начальственный.
Ни капли интереса на лице — умею скрывать его, если нужно.
Она отвернулась, торопливо, неловко стянула с себя футболку. Залюбовался ее спиной — я уже видел эти изгибы на фуршете, когда крошка вырядилась так, что глаза полезли на лоб. И снова белье на ней дорогое — трусики белые, кружевные, бедра узкие, как я люблю.
От нее же не оторваться. Шагнул в комнату, приблизился так быстро, что она даже обернуться не успела. Вырвал платье.
— Что ты делаешь, — она развернулась, ладошки прикрывают высокую грудь. — Макар, отдай.
— Руки убери, — приказал.
— Нет, — она закусила губу.
— Хватит притворяться, Эмма. Ночью я всё понял.
— Хватит тыкать мне ночью, — она не выдержала, отняла от груди одну руку и дернула платье на себя.
Сосок темный, напряженный, так и просится в рот — в глазах потемнело от желания, и я сдерживаться не стал — рывком притянул ее к себе за талию и наклонился, языком коснулся нежной кожи, покрытой мурашками.
Платье упало, она вцепилась пальцами мне в плечи, отталкивая. И вздрогнула, словно обожглась, когда я коснулся языком набухшего соска.
Во рту до сих пор сладковатый привкус кофе. Или это она такая — сахарная. Обхватил губами, надавил языком, она попыталась вырваться, но доказательство я услышал снова — ее тихий всхлип.
— Говорил же, Эмма, — оторвался от нее. —
