— тот же блек-джек, год на год не приходится». Особенно сильно колеблются цены на молоко, а корма за год могут подорожать втрое. Доход от фермы переменчив, как облака, плывущие по небу, а ссуды на оплату колледжа только растут и никогда не снижаются. И тут вступают в дело рождественские елки, овцы и кормовая кукуруза. Чтобы защититься от нестабильности, Эд и Поли решили диверсифицировать свой бизнес. Основа его — коровье стадо, но, когда цены на молоко ползут вниз, могут выручить овцы или елки, и денег хватит, чтобы оплатить детям колледж. Их предприятие выживает в эпоху исчезновения семейных ферм благодаря упорству, порожденному гибкостью. Разнообразие — фундамент стабильности.
То же самое и с Tetraphis, который страхует свои риски в непредсказуемом окружении: оползень или гниение дерева могут пресечь непрерывный рост, длившийся годами. Этот мох обретает стабильность в нестабильной среде обитания, свободно прибегая то к одной репродуктивной стратегии, то к другой. Если скученность внутри колонии невелика и есть много открытого пространства, выгоднее заниматься клонированием. Почки могут занять голую древесину быстрее, чем споры, и обладают конкурентным преимуществом по сравнению со мхами других видов. Когда становится тесно, только споры имеют шансы, и начинается половое размножение — производство спор с различным набором генов, которые будут унесены ветром далеко от родителей, страдающих от нехватки пространства. Это рулетка: спора может попасть на подходящее бревно и основать колонию — или не попасть. Ясно одно: не знающая постороннего вмешательства колония, которая остается на одном месте, погибнет.
Менее изобретательные по части размножения мхи понемногу подползают, грозя поглотить маленький Tetraphis. Но он правильно выбрал среду обитания, воспользовавшись всеми выгодами процесса гниения, которые постоянно подтачивает бревно — в этом на него можно положиться. Как раз тогда, когда истощенный Tetraphis готов сдаться на милость конкурентов, кусок бревна отваливается, обнажая свежую древесину, уничтожая соперников, а заодно и часть колонии Tetraphis. Если бы Tetraphis полагался на споры в деле завоевания открытого пространства, его конкуренты чаще одерживали бы верх. Но всего в двух сантиметрах от этого участка располагается сообщество Tetraphis в клональной фазе. С очередным дождем почки попрыгают на открытый участок и быстро произведут на свет новую колонию ярко-зеленых побегов. Разложение обновляет древесину, с ней обновляется и Tetraphis. Он играет за обе стороны, рождая почки для получения краткосрочной выгоды и споры — в расчете на долгосрочную. В этой изменчивой среде обитания естественный отбор поощряет гибкость, а не приверженность единственному репродуктивному выбору. Как ни парадоксально, виды, приспособленные к специализированному образу жизни, приходят и уходят, а Tetraphis остается, сохраняя за собой свободу выбора.
Может быть, то же самое случится и с нашей старой фермой, которая стоит здесь уже больше двух веков. На протяжении многих поколений женщины прогоняли амбарных котов с дороги, сажали сирень, растили детей под этими кленами. Вместо быков теперь специалисты по ИО, вместо бака для сбора воды — скважина. Но мир всё так же непредсказуем, мы выживем в нем лишь благодаря удаче и верному выбору.
Ландшафт возможностей
Кажется, меня разбудило молчание, неестественная тишина в серебристом предрассветном полумраке, когда обычно поют лесные дрозды. Пока я просыпалась, стряхивая с себя остатки сна, их отсутствие стало пугающе реальным. Утро в Адирондакских горах обычно наступает под бурный аккомпанемент дроздов и зарянок, но в тот день всё было иначе. Я перекатилась на другой бок и посмотрела на часы: 4:15. Лившийся снаружи свет внезапно сделался из серебристого серо-стальным, вдалеке послышался гром. Листья осин встали торчком и принялись едва заметно трепетать в тишине, призывая дождь в тишине, которую не нарушало пение птиц. Я подумала, что в предвкушении дождя они опускаются вниз. Местная поговорка гласит: «В семь утра дождь польет, в одиннадцать пройдет». Надо бы потом покататься в лодке. Я снова нырнула под одеяло, чтобы переждать непогоду. И тут до моего домика докатилась ударная волна, шарахнув по нему, как топор по дереву.
Соскочив с кровати, я побежала закрывать дверь, распахнутую порывом сильного ветра. Озеро, на которое выходили окна, пенилось и бурлило, как океан, небо стало болезненно-зеленым. Бумажные березы на берегу пригнулись к земле, приняв почти горизонтальное положение, резко дергаясь в свете молнии — белые на белом, — меж тем как по озеру проходил электрический фронт. Большая сосна, нависавшая над крыльцом, застонала, стёкла, казалось, вогнулись внутрь. Я отправила своих маленьких дочек в заднюю часть дома. Мы трепетали от страха — сейчас полетят куски стекол, расколется сосна! — крошечные, онемевшие от прихода бури.
Гром всё грохотал и грохотал: так громыхает товарный поезд, оставляя за собой тишину. Над спокойным синим озером взошло солнце. Но птиц по-прежнему не было слышно. Так будет продолжаться до конца лета.
Пятнадцатого июля 1996 года Адирондакские горы проснулись под звуки бури, самой сильной из всех, когда-либо наблюдавшихся к востоку от Миссисипи. Не торнадо, а микровзрыв, конвективная гроза, которую гнала сюда ударная волна с Великих Озер. Стихия выворачивала все деревья без разбора. Те, кто расположились лагерем, застряли в своих палатках, те, кто пошли в поход, были отрезаны от мира — тропы исчезли под завалами деревьев тридцатифутовой высоты. На помощь им послали вертолеты. Всего за час обширные участки тенистого леса превратились в нагромождение вырванных деревьев и комьев земли, освещаемое лучами летнего солнца.
Такие опустошительные бедствия, стирающие всё подряд, случаются редко, но леса выказывают завидную стойкость перед лицом несчастья. Мне говорили, что китайский иероглиф, означающий «катастрофа», используется и для другого слова — «возможность». Катастрофическое разорение открывает возможность для многих видов. Так, например, осины прекрасно приспособлены к тому, чтобы извлекать пользу из периодических потрясений. Растущие быстро и живущие недолго, они дают легкие, уносимые ветром семена, которые летят на пушистых парашютиках. Чтобы путешествовать с высокой скоростью на большие расстояния, семена оснащены лишь минимумом необходимого. Срок их жизни — несколько дней, и если они не прорастут, то погибнут. Семя, упавшее на неповрежденную лесную подстилку, не имеет ни единого шанса на успех. Его тоненький корешок, залог самодостаточности, не может пробиться сквозь массивный слой листьев, а плотный полог не пропускает солнца в достаточном количестве. Но после бури подстилка перевернута, вырванные с корнем деревья превращают ее в груду стволов и накиданной земли. Семена осины первыми селятся на опустошенных участках, падая в чистую, богатую минералами почву под ярким солнцем.
Такие бури, как эта, случаются, наверное, раз в столетие, но ветер дует каждый день, раскачивая деревья, образующие полог, ослабляя их корневую систему.
