по отдельности, и, чтобы понять, как они живут, надо вести наблюдения, сомасштабные их жизни.
И я начала кропотливую работу по описи каждого побега во многих сотнях колоний Tetraphis. Я изо всех сил старалась видеть в каждом клочке Tetraphis, приобщаемом к коллекции образцов, семью, состоящую из неповторимых личностей. Каждый стебель был подсчитан, каждый побег классифицирован по биологическому роду, стадии развития, способу размножения (почки или споры). Сколько же побегов я сосчитала в общей сложности — миллионы? В густонаселенной колонии Tetraphis может иметься до трехсот побегов на квадратный сантиметр. Потом каждая колония получила обозначение. Выяснилось, что для этой работы лучше всего подходят пластмассовые коктейльные шпажки, на которые насаживают оливки: они не портятся, а благодаря ярким цветам хорошо видны на следующий год. Кроме того, мне нравилось думать, что скажут туристы при виде мшистого бревна, украшенного коктейльными палочками.
На следующий год я вернулась, узнала свои колонии по опознавательным знакам и опять сосчитала их. Я заполняла блокнот за блокнотом, описывая перемены в их жизни. Понемногу — колени утонули в лесной подстилке, нос уткнулся в пень — я начала мыслить так же, как мох.
Думаю, Поли поймет это первой. Зарабатывать на жизнь, держа молочную ферму в несколько акров посреди холмистой местности, — нелегкая задача. Она добилась успеха, потому что знает свое стадо, но не как группу, а как собрание индивидуальностей. Ее коровы не носят серег с номером — Поли знает каждую по имени. Она определяет, что Мэдж скоро отелится, по ее походке, когда та спускается с холма. Время, потраченное на изучение их привычек и потребностей, дает ей преимущество перед владельцами ферм, где молоко производится в промышленных масштабах.
Мои блокноты фиксируют судьбу каждого клочка мха, меняющийся состав этого крошечного сообщества. Если терпеливо ждать, год за годом, и не задавать прямых вопросов, Tetraphis принимается рассказывать о своей жизни. Колония, обитающая непосредственно на дереве, начинается с редких, отстоящих далеко друг от друга побегов: кругом простор. Плотность заселения низка — пятьдесят особей на квадратный сантиметр, и почти у каждого побега на конце есть чашеобразное расширение для почки. Упавшая почка превращается в бурно растущий молодой побег, и, когда я прихожу сюда на следующий год, стебли стоят уже теснее. Осматривая колонию за колонией, я выявляю примечательную закономерность: когда начинается скученность, почки исчезают. Растения внезапно перестают давать почки, вместо них видны женские побеги. Похоже, скученность дает старт половому размножению. В колонии со множеством женских особей и небольшим количеством мужских вскоре начинают появляться спорофиты. Из ярко-зеленой, благодаря скоплению почконосных побегов, колония делается бурой: это цвет спор. Проходит очередной год, и скученность возрастает еще больше, теперь на квадратный сантиметр приходится почти триста стеблей. Такая высокая плотность, видимо, приводит к радикальной перемене в сексуальном поведении. Все побеги становятся мужскими, я не вижу ни одного женского или почконосного. Итак, мы обнаружили, что Tetraphis — гермафродит, меняющий пол с женского на мужской по мере возрастания скученности внутри колонии. Такое наблюдается у некоторых видов рыб, но за мхами этого никогда не замечали.
Вознамерившись рассказать связную историю Tetraphis, я хотела быть уверена в том, что понимаю происходящее, что выбор — размножаться половым путем или давать почки — действительно определяется плотностью произрастания особей в колонии. Если это так, то стоит мне изменить плотность, как поведение мхов станет другим. Может, стоит задать непрямой вопрос, и они ответят? Чтобы задать вопрос на языке мхов, я взяла пример с деревьев Поли.
Несколько лет назад ей были нужны деньги на новый коровник, и Поли решила срубить кое-какие деревья на своем лесном участке. Она долго искала лесорубов, которые сделали бы это с наименьшим ущербом для природы и отнеслись бы к деревьям заботливо. Те срубили лес зимой, так, чтобы оголенные участки не сливались воедино, и подошли к делу очень ответственно. Весной прореженный лес покрылся ковром из снежно-белых триллиумов и желтых кандыков, выросших под лиственным пологом. Света стало больше, и старые насаждения омолодились.
Я сидела с остроконечным пинцетом в руках, склонившись над старыми, густыми зарослями Tetraphis, словно лесоруб в этом крошечном мире, и выдергивала побеги, один за другим, пока плотность не снизилась наполовину. В таком виде я их и оставила, а на следующий год вернулась, чтобы узнать, не дадут ли они ответ на мой вопрос. Непрореженный Tetraphis по-прежнему состоял из мужских особей и начинал коричневеть. А те участки, где я сделала проплешины в сплошном покрове мха, были ярко-зелеными. Проплешины заполнились бурно растущими молодыми побегами с чашами для почек на конце. Мох дал ответ по-своему. Низкая плотность — настает время почек, высокая плотность — настает время спор.
Превращение в мужские особи, похоже, имеет печальные последствия. Вновь и вновь я наблюдаю за тем, как мох, плотно покрывший пень, умирает, высыхая и коричневея. Эти колонии мужских растений, усталых, истощенных после размножения, становятся легкой добычей других мхов, живущих на том же бревне. Порой я нахожу коктейльные палочки-маркеры на участках, где старые мужские растения вида Tetraphis исчезли, уступив натиску ковровых мхов. Почему Tetraphis выбирает сексуальное поведение, которое обрекает его на гибель, почему он соглашается быть уничтоженным?
Много раз, возвращаясь к своему пню, я обнаруживала, что тщательно помеченный при помощи шпажек участок с Tetraphis исчез, осталась лишь голая древесина. Ползая на коленях, я нашла поросль Tetraphis с воткнутой шпажкой у основания пня — он упал вместе с лавиной прогнившей древесины. Пни и бревна подвержены непрерывным изменениям. Разложение древесины и деятельность животных приводят к постоянному разрушению стволов, от которых отваливается кусок за куском. Пень подобен горе с лесом-мхом, осыпавшиеся обломки лежат у его подножия, как упавшие валуны. Когда эти фрагменты летят вниз, они увлекают с собой Tetraphis, оставляя голые места, о которых я говорила выше. Что же происходит с этими участками обнаженной древесины? Приглядевшись, я замечаю, что они покрыты почками, маленькими зелеными яйцами в прогалинах, которые образовались в покрове погибшего Tetraphis. Неспокойные времена закончились, и здесь высеялись семена, из которых проклюнется новое поколение Tetraphis.
Я останавливаюсь у амбара, чтобы купить картонную упаковку со свежими коричневыми яйцами. Поли только что вернулась с какой-то встречи. Мы стоим на солнце, любуясь тем, как краски утра взбираются по стене старой силосной башни. Поли узнала, что в соседнем округе будто бы хотят открыть казино, и мы смеемся над тем, как люди опрометчиво доверяют свои деньги судьбе. «Черт, — говорит она, — нам не надо ходить в казино, чтобы делать ставки. Фермерство
