всяческую поддержку в достижении желаемого результата.
Лиса с Пантерой — другое. С ними обсуждали раз, обсуждали два, и продолжают обсуждать. Всерьёз и долго. Вот и сейчас они в кабинетах власти. Решают судьбу. Ну, правильно, «все выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц!» Чижик уже чемпион, миллионер, орденоносец, трудно придумать что-то новое. А девочкам нужна биография.
Кстати, об орденоносцах: нет. Не слыхать насчёт «Трудового красного» (кстати, некоторые острословы так величают портвейн «777» и прочие дешёвые вина красного цвета). Не то, чтобы я беспокоился и переживал, но собственную позицию нужно знать досконально. Сама награда не делает человека другим, но отношение к ней — делает. «Владимир третьей степени», «Анна» на шее, «Кавалер Золотой Звезды» — этапы большого пути, да.
«АББА» вернулась в Европу, продолжать гастроли. Но мы всё-таки записали песню Пахмутовой в студийных условиях. И да, подписан договор на выпуск в Советском Союзе «Пустыни», специальное издание. Так что удачно съездили — и Москву посмотрели, и на главной сцене страны выступили, и альбом попадёт на советский рынок.
Ладно.
Я послушал полуденный выпуск последних известий. В стране всё спокойно. И мне бы успокоиться. Не звонят, не вызывают, не приезжают — так это же прекрасно! Я ведь не таинственный доктор Магель, исцеляющий недужных добрым словом и чудо-кефиром — была у меня такая книжка в далёком октябрятском возрасте. Немецкая, довоенная, детская, красивая, я любил её рассматривать и мечтать, как даю этот кефир дедушке Ленину, и он, мудрый, задушевный и простой, сразу поправляется. Дальше этого мечты мои не шли, выздоровел, и довольно, ясно же — со здоровым Лениным придёт всеобщее счастье, которое вообразить никому не по силам. Даже мне.
И я отправился в Спорткомитет.
Миколчук встретил меня почти сердечно. Предложил чаю, индийского, со слоном.
— Знаю, знаю, Михаил Владленович, что вы поклонник зелёного, но эта партия — просто необыкновенно хороша. И вкус, и запах, и бодрит необыкновенно. Выпьешь чашку — и словно на пять лет молодеешь!
— Мне молодеть пока рано, — сказал я, но чай попробовал. Да, неплохой. Скорее даже, хороший.
Мы пили неспешно, говорили о пустяках, не желая портить чаепитие. Но вот чашки опустели, и начался серьёзный разговор.
— Мы получили предложения от ФИДЕ по месту проведения, — сказал Миколчук. — Свои кандидатуры выдвинули Амстердам, Берлин, Буэнос-Айрес и Монреаль. Мы должны выбрать три города в порядке предпочтения. То же сделает и противная сторона. А ФИДЕ, сопоставив наши ответы, объявит победителя.
— Условия?
— Условия на этот раз одинаковые, ФИДЕ решило в порядке эксперимента установить единые требования. Три миллиона долларов. Два — победителю, один — побежденному. Это чистыми, доля ФИДЕ выделяется отдельно. Матч из двадцати четырех партий, победит тот, кто наберет двенадцать с половиной очков. При равенстве, двенадцать — двенадцать, чемпион сохраняет звание.
— Замечательно. Михаил Моисеевич давно предлагал вернуться к этому формату.
— Матч должен начаться в первую неделю сентября.
— И это хорошо. Но у меня вопрос. А Берлин — какой? Западный, Восточный?
— Западный, естественно. Три миллиона долларов для наших друзей в Германской Демократической Республике — сумма неподъёмная.
Я задумался. Не о месте будущего матча, а о том, почему для Западного Берлина три миллиона — подъёмная, а для Восточного — неподъёмная. Ответ напрашивался: с жиру бесятся буржуины, из штанов выпрыгивают, пытаясь доказать, что их экономика эффективнее, позволяет такие траты. А социалистическим странам ничего никому доказывать не нужно, и так всем понятно: мы — впереди! И деньги тратим на спорт массовый — бесплатные спортплощадки, секции, школы олимпийского резерва. К чему при социализме миллионы, что на них купит человек социализма?
Я представил наш чернозёмский универмаг, наш чернозёмский гастроном, наш чернозёмский «Дом Книги» и утвердился во мнении: миллионы — ни к чему. Если есть дом, дача и автомобиль, десяти тысяч в год вполне достаточно. Исходя из разумных потребностей.
— Тогда ответ напрашивается. Берлин, Амстердам, Буэнос Айрес. В таком порядке.
Миколчук кивнул:
— Мы тоже так считаем. Можно жить в нашей части Берлина, а на партию ездить в Западный Берлин.
— Отлично! — согласился я.
И в самом деле, почему нет?
— Теперь о плане подготовки. Каков он будет, ваш план, Михаил Владленович?
— В декабре сыграю на первенство страны, весной — какой-нибудь турнир, желательно в Чехословакии, Польше или Германской Демократической республике, а лето целиком посвящу теоретическим изысканиям и общефизической закалке. Где-нибудь на высоте километр-полтора. Кисловодск подойдёт.
Миколчук, пока я говорил, записывал в блокнот, чекистской скорописью.
— А кого бы вы хотели видеть рядом с собой?
— Я думаю, что это решу весной, по обстоятельствам. Если пользоваться помощью одних и тех же людей, легко стать предсказуемым, потому я думаю обновить штаб. Или вовсе отказаться от него.
— Отказаться?
— Да, не хочу обременять людей. То есть технические помощники, конечно, понадобятся, секундант-администратор, распорядитель. Ну, и тренеры по физической подготовке и медицинскому сопровождению. Они, надеюсь, останутся прежними. Впрочем, это буду решать в мае, не раньше.
— Кстати, — Миколчук сделал паузу, как мхатовский артист. Потом продолжил:
— У вас был конфликт с Наной Гулиа, не так ли?
— Не конфликт, скорее, недоразумение.
— Вы слышали её последнее заявление?
— Я и предпоследнего не слышал. Женские шахматы, признаюсь, вне моих интересов.
— Она заявила, что женские призовые должны быть равны мужским. И на турнирах, и на матчах за корону.
— Возможно, так и будет — когда женские шахматы будут привлекать столько же внимания, сколько и мужские.
— Она считает, что нынешние чемпионы должны делиться с женщинами — если они джентльмены.
— Интересный манёвр. Помнится, в Дортмунде она хотела, чтобы я поделился с ней очками.
— Но вы не поделились?
— С чего бы это вдруг? Сумеет сделать ничью — пусть делает. Сумеет победить — пусть побеждает. Если она решит вызвать меня на матч, что ж, я готов. На звание абсолютного чемпиона Советского Союза — если мне, разумеется, удастся победить на предстоящем первенстве.
— Не думаю, что это осуществимо, — сказал Миколчук. — Нана Георгиевна вышла замуж.
— Разве это помеха?
— Она вышла замуж за гражданина Израиля, Бенедикта Хольцмана, знаете такого?
— Не припомню.
— Это шахматист, мастер, но не первого эшелона. Рейтинг две тысячи четыреста шестнадцать.
— Неплохой, — ответил я осторожно. — Для мастера — совсем неплохой. Но не мой уровень. Я с ним не встречался.
— Хольцман — поклонник Наны Гулиа, и после завершения турнира в Афинах, где Гулиа играла с мужчинами и заняла третье место, они объявили, что сочетались браком. Теперь Гулиа будет жить в Израиле, играть за Израиль, представлять Израиль.
— Любовь, — ответил я неопределённо.
— Да какая там любовь! Этот Хольцман — удачливый предприниматель, миллионер.
— Миллионеров тоже порой любят.
— Да, за их миллионы, — тут он спохватился,
