или сделал вид, что спохватился. — Разумеется, к присутствующим это не относится.
— Разумеется, — согласился я.
— Так что если у вас были опасения относительно приёма в Грузии, можете быть уверенными — число поклонников у Гулиа резко уменьшилось. Променять Грузию на Израиль — такое не прощается.
— Какие опасения? Думаю, все давно разобрались, что к чему. Мне пришло много поздравлений из Грузии, в гости зовут, адреса шлют. Будем лобио кушать, вино пить, песни петь! Я и не прочь, люблю грузинские застольные песни.
Шёл я по улицам, шёл, стараясь привыкнуть к Москве, проникнуться, представить себя москвичом. Пора, пора. Жизнь того требует: находиться в Москве. Не беда, что приезжий — таких москвичей чуть не половина. И нет выше счастья, чем получить московскую прописку, а если к ней еще и квартиру — тогда и вовсе полное блаженство, на год, на полтора. Потом душа требует чего-то ещё, есть у неё такое свойство, у души — не довольствоваться достигнутым. Корыто, изба, терем, дворец, и так далее, история известная.
Но улицы не очень радовали. Чужие. И для меня безликие. Но и самый раскоренной москвич едва ли знает сотую часть Москвы — в смысле, хорошо знает, знает, как деревенский паренёк знает своё Горюхино.
Пустые раздумья прервал звук остановившейся машины, хлопанье дверцей.
За мной?
— Чижик!
Да, за мной. Но не те.
— Да, Владимир?
Из такси вышел Высоцкий. Бодрый и приветливый.
— Ты свободен?
— И без конвоя, как видишь.
— Тогда айда с нами, посидим, поговорим о делах наших скорбных.
В «Волге», кроме Владимира, сидели ещё двое, Валера и Веня, как представил их Высоцкий. Я их, конечно, узнал. Да любой бы узнал.
— Почему же скорбных? — я уже ехал, уместившись на заднем сидении, вместе с Валерой и Веней. Тесновато, но терпимо. В «ЗИМе» заметно свободнее будет, впрочем, я не ездил в «ЗИМе» пассажиром, разок или два разве.
— Хорошо, славных. У тебя же всё хорошо?
— У меня всё штатно, — ответил я перенятым у Севастьянова оборотом.
— Ну, конечно. Любовь, комсомол, и весна!
— Именно. Двенадцать месяцев в году.
Мы остановились у шестиэтажного дома на углу Горького и Страстного бульвара.
— Бывал здесь?
— Мимо ходил.
— А внутри?
— Нет.
— Тогда крепись! Тот еще гадючник, конечно, но гадюки все свои, а не чужие!
Гадючником он назвал ресторан ВТО. Мне понравился интерьер — чисто, уютно, приветливо.
Видно, гадюки — это относилось к посетителям, к дружной актерской семье. Ну, насчет межактерских отношений я знаю многое. Хотел бы не знать, но когда родители артисты, изнанку красивой жизни познаешь с пелёнок, нечувствительно.
Сели. По дневному времени людей умеренно. Нет, патрулей не видно, да у артистов сейчас как раз и нерабочее время, спектакли-то начинаются вечером. Потому ешь, пей, отдыхай спокойно, никто не спросит «Гражданин, почему не на работе?»
Заказали всякого разного. Нет, не много. Артистам нужно форму держать, физическую тоже. Поджарка по-деревенски, филе селедки под соусом, графин водки, и всё. Большой графин,
«на четверых», сказал Владимир официанту.
Сначала просто ели, видно, проголодались люди.
Потом пошли разговоры. Но спрашивали больше меня.
— Песня? Мы ее подготовили заранее. Я написал оркестровку, потом шведы её немного озападнили, записали на студии, приехали с минусовкой в Москву. Так и пели, на сцене. Ну, а потом записали вокал на студии, «Мелодии», выпустят миньон. Когда — не знаю. Вместе со специальным изданием «Пустыни» Но ту же запись «АББА» может выпустить синглом у себя, по договору.
— И выпустит?
— Обязательно. Вопрос в тираже. Прорабатывается.
Поджарка была хороша. Не высший класс, но первый определенно. Высшим она, возможно, была бы под водочку, но я заказал себе «боржоми».
— Мне в декабре играть в Тбилиси, на первенство страны. Вот и готовлюсь, — ответил я.
Никто не возражал: глоткой меньше — глотком больше. Тремя глотками. Каждому.
А Высоцкий всё расспрашивал о «Пустыне», что и как. Сколько мне это принесёт.
— Итог подведу по итогам года. Думаю, сумма будет нестыдной, но конкретно пока не знаю.
— И как же ты со шведами задружил?
— На прочной взаимовыгодной основе. Матч с Корчным в Стамбуле граде — реклама, матч за корону в Багио — реклама в квадрате. А то, что я стал чемпионом — реклама в кубе. Ну, и вообще, публике нравится, — сказал я, приняв вид скромный и смущенный. — Советский Союз, Россия, русское теперь в моде. Потому «Пустыня» и в записи расходится, и турне успешное.
— Но ты-то не там, не гастролируешь.
— Я не певец. В студии или на сцене три минуты спою, а дальше батарейка садится. Да и вообще не моё это. Есть кому петь. И в «Пустыне», и вообще.
— А пенёндзы?
— А что пенёндзы? За пластинки мне идут отчисления как автору, плюс за арию Улугбека. А за концерты — просто авторские. Вот и набегает.
— А ВААП? Сколько оставляет?
— Я с ВААПом не работаю. Это если в двадцати странах, сорока фирмах, тогда, может быть и есть смысл, а у меня индивидуальный контракт. С одной стороны я, с другой «АББА». Для ВААПа места нет. Зачем мне ВААП?
— А налоги?
Этот пристальный интерес к моим делам меня заинтриговал. Сам Владимир Семёнович интересуется, или поручил кто? У меня от власти секретов нет, и потому я ответил честно:
— Моими делами занимается шведский юрист, дока в подобных делах. Имеет личный интерес, и потому старается. Ну, а другой юрист, австрийский, его контролирует. Доверяй, но проверяй. Ты лучше расскажи, чем сам занимаешься?
— Да вот, снимаю кино и снимаюсь в кино, — сказал он небрежно. — Многосерийник, телевизионный. Не «Семнадцать мгновений», но где-то рядом.
— То есть ты режиссер?
— Неофициально.
— Поздравляю!
Мы еще поговорили о том, о сём.
— Тебе машина не нужна? — спросил вдруг Высоцкий.
— Присматриваюсь, — признался я.
— Я тут думаю свой «Мерседес» продать, не хочешь взять? Хороший, почти не битый, недорого возьму, если валютой.
— «Мерседес» для меня перебор.
— Он один такой, на всю страну. То есть два, у меня и у Брежнева, но брежневский сейчас на приколе, в гараже.
— Вот именно. Все будут думать, что это ты в «Мерседесе». Прибегут автографы просить, сфотографироваться, а увидят, что это я — и расстроятся. Еще шины проколют, стекла побьют, как самозванцу. Нет уж. Я что-нибудь попроще возьму. Потом.
Пришла пора расставаться.
— Ох, — сказал Высоцкий, похлопывая себя по карманам. — Я, кажется, бумажник забыл.
— Как же это ты, Володя? — укоризненно сказал Валера.
— Мы так на тебя надеялись, — подхватил Веня.
— А ты поищи, поищи получше, — сказал я. — У тебя там, я знаю, в кармане-то с правой стороны прореха, так в прореху-то, верно, как-нибудь запали рублей двадцать, или около того.
Счет подали на шестнадцать рублей.
— Нет, право, и в прорехе нет, — ответил Высоцкий.
— Ну, всё
