мелькнули окна маленьких домов.
Осталось немного. Поворот, еще поворот. Я торопился. Каждая минута дорога. Только одна мысль сейчас крутилась в голове — чтобы родители были живы и здоровы, чтобы с ними ничего не случилось! Уже не важно, кто из них кто — звероид, зомби. Лишь бы они были дома. И были живы. Я их вывезу из этого города, и смогу позаботиться. Ведь любая болезнь лечится! На любой вирус, в конце концов находится свой антивирус! Разве нет?
Переключая передачи, мне вспомнилось, как начиналась охота.
Первый мне сказал об этом сосед с первого этажа. Довольно отвратительный тип еще в прежней жизни. Скряга и дебошир. Стоял у дверей подъезда, пускал дым. Я по привычке поздоровался. А он вместо обычного «привет», открыл рот, сигарета выпала из пальцев, глаза округлились. А потом я услышал от него испуганный вопль:
— Другой!
Он спрыгнул с крыльца, побежал по газону, оглядываясь и продолжая кричать «Другой! Здесь другой!»
Через несколько секунд он скрылся за углом дома, я слышал эхо его криков.
Мне показалось, что он бежал кому-то об этом сообщить. Кому-то, кому эта информация точно была нужна. Но кому? Был ли у звероидов какой-то главарь? И что, он отдаст команду этим тварям меня… что? Выловить, изолировать, уничтожить? Ведь очевидно же, что они меня боятся. Видят, что я отличаюсь и от зомби, и от них. Другой. Но в чём?
С этими мыслями я залетел в подъезд, еще раз кинув взгляд вдоль дома. Никого не было. Никто, вроде, не следил. Или просто я этого не заметил?
Залетел по этажам до квартиры, вставил ключ в замок, дрожащими руками провернул, дернул на себя. Дверь не подалась.
Черт!
Помедлил секунду, нажал кнопку звонка.
Прижался к двери ухом, прислушался. Послышались шаги. Тихий испуганный голос Маринки.
— Кто там?
— Ты чего закрылась?! — крикнул я.
— Никита?
— Ну а кто же еще! Открывай!
Защелка клацнула, я дернул ручку на себя, на секунду замер, прислушиваясь к звукам в подъезде. Тишина. Быстро забежал в квартиру, захлопнул дверь, закрыл на все запоры. Даже цепочку повесил, которой никогда в жизни не пользовался. Сам себе усмехнулся. Но, прижавшись лбом к двери, выдохнул с облегчением.
— Что случилось, Ники?
Как же меня бесило, когда она меня так называла!
Я повернулся к ней выразить свое возмущение, но, увидев ее глаза, отпрянул к двери, больно ударившись затылком.
Ее глаза были черными, как сама ночь в самом глухом и непроницаемом подземелье.
— Я так переживала за тебя, — начала она, положив руки мне на плечи. — У меня был такой противный день, ты бы знал!
А потом она посмотрела мне в глаза и отдернула руки, словно обожглась, отшатнулась.
— Ты! — только и могла произнести она, пятясь вглубь коридора. — Ты!
— Что я? Что с тобой?
Взгляд ее стал испуганным и растерянным. Она стала крутить головой по сторонам, будто ища выхода. Но выход был один — у меня за спиной. Ну, или с балкона пятого этажа.
— Ну, что? Что ты увидела? — спросил я.
Маринка уперлась спиной в стену, вжалась всем телом, отведя лицо в сторону, задрожала.
— Ты! Другой!
— И в чем же я «другой», а? — я остановился в полуметре от нее. — Почему я «другой»? Что со мной не так?
Она видела, что я не хочу ей навредить, слегка успокоилась, перестала дрожать.
— Ты не такой, как мы, — прошептала она. — Не такой, как все. Ты другой.
— И в чем я другой, скажи! Чем я отличаюсь от вас? От тебя?
— Я… не знаю! — почти выкрикнула она в отчаянии. — Не знаю! Отпусти меня, пожалуйста! А?
Черные глаза ее были испуганы. И это больше выражалось в ее поведении, в движениях тела. Собственно, по этим глазам и не понятно было ее состояние. Это и пугало.
Я прошел налево на кухню, освободив ей дорогу к выходу. О чем я еще мог с ней говорить? С ними со всеми? Хоть с зомби, хоть со звероидами.
Я другой. Ладно. Что это значит? Я не знаю. Я такой один-единственный? Или еще кто-то есть, но я не знаю?
Я сел на стул, посмотрел в окно. Вечерело.
В это время Маринка, смачно ругаясь, справлялась с запорами, цепочками. Через несколько секунд дверь, открываясь, хлопнула. Я услышал, как она, топая по лестнице, кричала:
— Другой! Здесь другой!
Черт, подумал я, это хреново. Если даже твоя подружка считает тебя каким-то особенным и бежит от тебя в страхе.
Я вздохнул, встал и пошел закрывать двери.
Потом прошел в комнату, включил телевизор, полистал каналы, нашел новости.
В мире, в стране все было нормально. Жизнь текла своим чередом. Те же проблемы о пенсиях, оппозиции, санкциях и ответах на них, кризисе в Европе и Америке. Глаза у ведущей нормальные, я даже приблизился к экрану, чтобы разглядеть их, но не смог определить точный цвет — серые, зеленые или карие. Честное слово, белые без зрачков или абсолютно черные видно сразу. И это значит, что во всем мире, кроме нашего городка, все как обычно, ничего не изменилось.
Но, по всей вероятности, это происходило только у нас, в Угорске.
И это началось недавно.
После того, как мы с Глебом нашли этот камень? Или это совпадение? Может, причина этого… заболевания, скажем так, в другом.
Надеюсь, что в другом.
В животе заурчало. Я вернулся на кухню, открыл холодильник. Откуда-то появившийся Васька попросил еды. Я достал из шкафа сухой корм, наполнил ему полную чашку. Подумал, и оставил пакет на полу. Мало ли.
В холодильнике было чем поживиться, спасибо Маринке: она купила пиццу с беконом, пиво в банке, как я люблю. Ждала меня. А я…
А я «другой».
Я взял пару банок, коробку пиццы, еще теплой, сел в комнате у телевизора. С удовольствием насыщая желудок, стал ждать вечерние местные новости. Благодарный Васька улегся в ногах, помял лапами свою любимую подушку, а потом затих, свернувшись клубком.
И я не заметил, как, сытый и полупьяный, задремал.
Разбудил меня мелодичный и настойчивый телефонный звонок.
Я отыскал телефон в скомканном пледе, посмотрел на экран: неизвестный номер, не записанный в телефонной книжке.
Несколько секунд сомневался, но все же ответил:
— Да?
— Никита? — тихо произнесли в трубку.
Не сразу узнал Клавдию Егоровну.
— Да.
— Ты извини, конечно, — продолжала она шептать, — но «скорая» так и не приехала. А Сереженьке все хуже. И я не могу… я не знаю…
В трубке послышались всхлипы и сморкания.
Боже мой, подумал я, как же так?
— Я сейчас
