бульвары, обустроены пляжи и набережные. Появились площади и присутственные места – театры, кино, кафе, рестораны, дворцы культуры, библиотеки, школы, стадионы, спорткомплексы и спортплощадки. Все это в едином архитектурном стиле, подчиняясь единому, эпохальному замыслу.
Строился Шевченко в кратчайшие сроки, что требовало совсем иных, нежели на интенсивно застраиваемых в то время месторождениях Крайнего Севера, решений. И они были найдены и немедленно, без раскачки внедрены, воплощены в жизнь. Это ли не чудо!
Отдельной проблемой было озеленение. Первые деревца высаживали во вдруг преображенной в город пустыне, натурально выдалбливая в известняке отбойными молотками ямы. В них, на глубину до нескольких метров, укладывали компост из морских водорослей и подвозимого сухогрузами по морю чернозема. Сдабривали специально разработанными удобрениями и подводили к каждому саженцу поливочные трубы. Вскоре в городе были и аллеи с фонтанами, и парки, и скверы, и клумбы, и цветники, и газоны. И даже ботанический сад с дендрарием, где проводились опыты по адаптации растений средней полосы к пустынным условиям.
Небо над городом вдруг окрасилось розовым и огласилось пронзительными криками – водосбросный канал АЭС облюбовали фламинго и лебеди, улетавшие раньше из дельты Волги на зимовку в Иран.
Город появился, ожил и состоялся. Пустыня была если и не покорена, то усмирена и приведена к подчинению. О неимоверном этом порыве человеческой души, напряжении разума и воли, о неслыханном и дерзновенном этом человеческом подвиге писатель Вячеслав Белов выразился так: «Пустоту пустыни рассек острейший из скальпелей – мысль».
Великие преобразования Мангышлака много раз были отмечены высочайшими наградами. Государственные премии СССР вручались проектировщикам и строителям города, создателям опреснительного и атомного комплексов, первооткрывателям месторождений. Множество было и индивидуальных наград. Ордена, медали, звания раздавались пригоршнями и россыпями – и было за что!
Но первейшей наградой лично мне видится золотая медаль имени П. Амберкромби, врученная коллективу создателей города на архитектурном конгрессе в Барселоне. Формулировка награждения сколь проста и лаконична, столь и глубокомысленна: «За создание гуманистической среды в пустыне».
И действительно, издревле города строились по берегам рек, в наиболее комфортных для этой местности природных условиях, используя все, что природа давала с руки, только бери.
Шевченко же – город, построенный, чтобы взять у природы все сокрытое. Вопреки и наперекор. Там, где это просто невозможно. Измысленная и воплощенная дерзость. Однако при этом факел, а не фейерверк.
И никакой не Дубай пустынное чудо.
С дури можно и не такого, как в Дубае, понастроить, как, впрочем, и сломать. Ты попробуй построить не с дури, а воплощая замысел! Ни с кем ничем не меряясь, а по житейской необходимости. Дерзновенно, но не по прихоти. Только тогда это будет чудо.
И потому город Шевченко – как вживленный в мертвую плоть сердечный клапан. С его появлением все ожило и задышало. Дубай же – как пришитый, приживленный из придури к ладони шестой палец. Вот захотелось мне, и я пришил! Ну а что, деньги девать некуда…
И вот мы стоим посреди парка с чахлыми деревцами. Наш путь уже лежит обратно, с моря. Мы на нем не задержались надолго. Недавно прошел шторм, море оказалось мутным, а пляж – заваленным гниющими водорослями. Близость воды не облегчала страдания от неимоверного зноя, и мы поспешили обратно.
– Где это все, о чем ты нам рассказал, почему мы этого не видим, – спрашивает меня экипаж.
Снизу, от моря, хорошо видно и профиль тех самых жилых домов, и сами дома, кроны деревьев не загораживают их. И вид этих домов повергает в уныние. Облезлые, кое-как обмазанные штукатуркой, заляпанные пятнами неизвестного происхождения стены, изуродованные теплообменниками кондиционеров фасады. Некогда изящные штрихи балконов-галерей теперь заполнены вставками из блоков ракушечника, панелей из профнастила, досками – кто во что горазд! Разнокалиберные стеклопакеты врезаны в эту самодеятельность неряшливо, будто вставлял их кто-то донельзя неумелый и неаккуратный, комья монтажной пены торчат, как хирургические швы на кривых, плохо сшитых, некрасиво рубцующихся шрамах. Да, это Актау. Мой город-идеал Шевченко остался там, в учебнике географии.
Время не пощадило его, причем время не в смысле неотвратимого хода часов, что все отправляет в Лету, а время своими вихрями, бурями и суховеями. Точнее даже не время, а времена.
Времена Актау пережил суровые, как и все мы в последние несколько десятилетий. Да, мы на востоке, но здесь нет ничего, что напоминает о волшебных сказках тысячи и одной ночи. Здесь, в Актау, понимаешь, что их время ушло. И настало, как и везде, как в целом мире, время удивительных историй.
Одну из таких я и рассказал экипажу, и теперь, сгорая от стыда, понимаю, что должен смириться с их отчетливо считываемым скепсисом. Они меня, конечно, любят, они мне, конечно, верят, но… Да и сам я чувствую, что нагнал лишнего пафоса. И мне становится обидно и стыдно. Почему ты сегодня так жесток, Мангышлак?
Конечно, здесь, в Актау, есть и современные здания, и набережная с пальмами и аквапарками, и всякая многолюдная жизнь. Но это уже другая картинка, другая история. В ней атомный реактор БН-350 заглушен и выведен из строя. Это часть сделки с мировым сообществом.
Что ж, очень надеюсь, что казахстанцы не продешевили. Хотя не понимаю, как можно не продешевить, пересаживаясь с космического аппарата на запряженную ишаком телегу? Как можно отказаться от дерзновенной мечты человечества?
Опреснители теперь работают на газе и мазуте, как и почти шестьдесят лет назад. Тогда, при тех объемах опреснения, их уже жалели тратить на такое дело, газ и мазут. А сейчас, при в сотню раз выросших потребностях в воде – не жалеют. Зачем жалеть, почему? Вот она нефть, вот он газ – повсюду на Мангышлаке. Будет не хватать, набурим еще дырок, а свое возьмем. Так, что ли?
В очень расстроенных чувствах зашли мы в ресторанчик пообедать. Особо хороши были каспийская уха и морсы – всё на опресненной воде. Ее, кстати, опресняют теперь израильские установки. А старые, советские, так называемые «самовары», потихоньку режут в металлолом. Допускаю, что только потому, что и заводы, их производившие, и вся цепочка кооперации по всему бывшему Советскому Союзу тоже порезаны на металл. А умы и руки, все это придумавшие, сконструировавшие и внедрившие, теперь как раз в Израиле.
Тяжело все это осознавать и видеть, но надо принять как данное – города Шевченко больше нет, есть Актау. Конечно, навести былой лоск все еще возможно, нынче, с развитием технологий, появлением новых стройматериалов, это стало не так дорого, но… кому это надо? Мне? Заезжему чужеземцу?
Явление воды
Уже через полчаса автомобиль наш бодро катился по асфальту в
