меня за спиной. Этот огромный мужчина умеет ходить бесшумно. – Исполняйте свои обязанности.
– Простите, что не впустила вашего брата. Я хотела спросить разрешения предварительно, – опять лепечу, как дура, ожидая очередной порции унижения. Тем более, вряд ли он простил мне вчерашний позор и мой обман.
– Вы все сделали правильно. И это пальто вам идет существенно больше, чем бесформенная куртка. Я угадал с размерами? Если что-то не подошло, обменяем, – вопреки моим опасениям Макар даже и не думает издеваться надо мной. А вот глаза его, глядящие на застывшую за забором фигуру брата остаются ледяными. – Идите в дом, Маришка проснулась, помогите ей совершить утренний туалет. И бога ради, разберитесь с поганцем Всесильным.
– Ты так и будешь развлекаться с этой жирной кобылой и игнорировать меня? Мать звонила вся в истерике, говорит ты урезал нам содержание, – сильный удар по металлу резонирует в сгустившемся воздухе, как колокольный бой. – Кто она тебе? Новая сучка? Дашь попробовать? Я же должен понять, ради кого ты от семьи отвернулся. На тряпки для этой уродки деньжата мои пошли? Да, на ее тушу надо много ткани.
– Идите в дом, Вера, – хлесткий приказ меня пугает даже больше, чем дергающаяся на виске моего начальника синяя жилка. Макар отталкивает меня легонько, и спокойно идет по направлению к брату. Но мне-то ясно – он взбешен. Замираю на месте, понимая, что если останусь, то смогу помешать неизбежной трагедии.
Гость не успевает среагировать. Кованая калитка, которую распахивает ударом ноги Ярцев, сбивает его как кеглю.
– Встань. Хоть раз в жизни будь мужиком, Гошик, – рычит Ярцев. По моему телу бегут огненные мурашки, а ноги слабнут. – И извинись перед женщиной, пока я не разозлился по-настоящему.
– Значит я угадал, – кривится брат моего начальника, сплевывает под ноги и вдруг делает резкий выпад. Мне нечем дышать. Макар не успевает всего на секунду. Тренированное тело двигается словно автомат, но подлый удар все же задевает его. – Нас на бабу променял? Мать предпочел этой? Что, получше-то никого не смог найти?
– Ну ты и падаль, Игорек, – хрипит Ярцев. Я вижу – он не чувствует боли. Прет напролом, бьет с замаху. Игорь сгибается от боли, – Ты ведь не о матери печешься. Твои пристрастия под угрозой, ведь так? Падла.
Воздух пахнет кровью. Больше не могу выносить напряжение. Конечно, я потом буду жалеть о том, что сделала, но это будет потом. Сейчас мне нужно остановить безумие.
– А знаешь, я подумал, лавочка закрыта. Больше не получите ни копейки. И матери передай. Через месяц у тебя первый срок по кредиту. Или я пущу в ход твои расписки. Усек?
– Мразь, – Гоша выстреливает, словно пружина. Голова Макара откидывается назад. Я вижу в его глазах удивление и срываюсь с места.
– Вера в дом. Мать твою. Что ты за… – яростно вопит окровавленный начальник, наблюдая за моей глупостью. Черт, его лицо похоже на алую маску. Успеваю заметить, что у Макара рассечена бровь. Я оказываюсь перед ним, когда Игорь снова нападает.
– Прекратите, прекратите безумие. Вдруг Маришка увидит, что творят ее самые родные люди, – взываю к голосу разума, прекрасно понимая, что нельзя остановить несущийся локомотив, просто встав у него на пути, как и голодного и напуганного, почувствовавшего кровь падальщика. Игорь не контролирует себя, это ясно. Он просто не успевает среагировать на мое появление. Боли нет, ее выжигает бурлящий в крови адреналин. Меня просто откидывает прямо на несносного господина Ярцева, в глазах летят веселые искры, а в голове взрываются фейерверки.
– Дура, какая же ты дура. Вот придешь в себя, я тебя прибью. Клянусь. Только приди в себя, Верунчик, – шепчет босс, наверняка думая, что я не слышу. Мне нравится паника в его голосе. Нравится. Сильные руки подхватывают меня и куда-то несут. Только я уже не понимаю, где земля, а где небо.
Глава 11
Макар Ярцев
– Папа, а что с Верой? Почему она не открывает глазки? Она же живая? Не бросит же меня как мама? – шмыгает носом Маришка, прижимая к груди мелкого котенка, который тихо мурчит. Ярость становится невыносимой. Я злюсь на весь мир: на мать и ее никчемного любимчика. На Дашку, бросившую дочь, на дуру няньку, на Маришку за ее глупый страх лишиться чужой бабы, которую я притащил в свой дом на спор, на начальника охраны, примчавшегося к месту побоища, когда уже я не нуждался в его услугах. Но в первую очередь на себя, за то что долгие годы отчаянно пытался быть хорошим сыном, вместо того, чтобы полностью посвятить себя девочке, которой необходим жизненно, зная, что нужен родственничкам только оттого, что дал им возможность сладко жить. Что там этот утырок мне в спину выкрикнул? «Ты еще пожалеешь». Прав, я уже жалею, что не втоптал его в землю, а просто сделал нищим. Хотя – это наверное для него пострашнее смерти будет. Кстати, надо не забыть выписать премию горничной, у которой хватило ума увести мою дочь. Хоть один человек в этом доме оказался здравомыслящим. Маришка не видела мою залитую кровью морду и обмякшую в моих руках дуру, отчего-то решившую, что я сам не справлюсь с подонком Гошей.
– Откроет. Что-то мне подсказывает, что наша спящая красавица давно притворяется мертвой, – ухмыляюсь я. Скулу простреливает болью. – Гюльчатай, открой глазки. Боишься? Правильно делаешь. Помнишь, что я обещал тебе в ресторане? Клянусь, я сдержу слово.
– Могу только правый. Левый заплыл, – розовый бант, покрытый кровяной корочкой дергается в подобии улыбки. – Вы же не станете наказывать меня, Макар Семенович?
– Нет, мам Вер. Папа не станет. Папа знаешь как боялся, что ты не проснешься. Даже дядю Федора вызвал. Он скоро приедет, – радостно суетится вокруг своей любимицы моя дочь. Стоп, как она ее назвала? – Правда смешно. Как в Простоквашине моего крестного зовут. Только там мальчик был, а наш дядя Федор дядька большой. Зато у него есть докторская сумка, и он мне дает поиграть со слушалкой.
– Ты дура Вера. И тебе еще повезло, что у тебя хоть одна гляделка открывается. Неужели ты и вправду решила, что мне необходима твоя помощь? – хриплю я, с тревогой глядя на заплывший фонарь, под левым оком чертовой булки. –
