не умела веселиться, будто маленькая монашка. Но я терпела ее, потому что папочка попросил. И все ждала, когда дедушка меня похвалит. А он только вызывал меня иногда к себе в кабинет и спрашивал, зачем я снова втягиваю Эдит в неприятности. Говорил, что если я не научусь вести себя, как маленькая леди, он совсем запретит нам общаться. И ведь запретил же, старый хрыч.
Нина тяжело закашлялась.
— А потом дед умер и не оставил нам совсем ничего. Вскоре отец спился до смерти. Я решила, что стану великой актрисой и покажу всем этим чванливым Адамсам, что сама чего-то стою. Но вышло даже лучше, — из ее горла вырвался каркающий смех. — Я приехала в Голливуд и вышла замуж за собственного миллионера.
Ее одутловатое лицо расплылось в счастливой улыбке, полные руки поднялись вверх, а тело заколыхалось под черной хламидой. Я подумал, что сейчас она вскочит и начнет танцевать какое-то болеро, будто играет роль в мюзикле и сейчас именно та сцена, где героиня должна исполнять танцевальный номер, потому что все ее мечты сбылись. Но руки бессильно опустились на стол и Нина продолжила:
— То есть, я поначалу так думала. Еще бы: сын самого Отто Химмельберга. Вначале я нацелилась на его брата, но он ясно дал понять, что не намерен менять свой образ жизни. А Генри, оказался таким милашкой. Всего пара слезливых историй за ужином и уже через месяц он сделал мне предложение. Вот тут я поняла, какую ошибку совершила. Вместо кругосветных путешествий, новых нарядов, снимков в светской хронике — унылые будни в каком-то богом забытом пыльном пригороде, когда муж весь день пропадает в своей лаборатории. У него даже не было богатых друзей, чтобы я могла найти кого-то получше. И в довершение ко всему вот эта радость, — Нина драматически показала рукой на Тома. — Я обнаружила, что беременна. Это был конец всему, к чему я стремилась. Я не хотела прожить жизнь чертовой домохозяйкой, женой неудачника из пригорода и умереть со потрескавшейся кожей и вечно скорбной улыбкой на лице, как моя мать.
Я хотел указать Нине, что, как бы ни выглядела ее мать в момент смерти, сама она сейчас выглядит значительно хуже. Но не хотелось прерывать эту дикую сагу, которую она явно вынашивала годами.
— И в друг в моей жизни снова появляется праведница Эдит. Даже хочет поделиться со мной частью наследства, потому что она вся такая справедливая. Но почему я должна принимать твои жалкие подачки, сестра? К этому моменту я связалась с Питером и мы придумали план. Питер всегда был мастаком по части гениальных планов. Ему бы стать сочинителем, а не врачом. Все равно его выгнали из резидентуры, когда поймали на краже таблеток, и ему пришлось прозябать в каких-то дешевых клиниках. Я притворилась, что снова мечтаю возродить нашу дружбу, как в детстве. Рассказала про замок на Зачарованном Холме, в котором хотела бы жить вместе с Эдит и ребенком. Как мы и думали, эта дура поверила. У нее так и не появилось настоящих друзей, и она отчаянно мечтала, чтобы ее хоть кто-то любил.
Я смеялась, когда видела, сколько денег она тратит на наш воображаемый дом мечты. Ездила с ней туда вместе тайно, подбадривала ее. Рассказывала, какой ужасный человек Генри, и как я его боюсь. Тогда она и сделала этот дурацкий снимок и подарила его мне, чтобы я не забывала, что нас ждет в конце счастливый финал. По замыслу Питера, когда я не появлюсь в назначенный день, это должно было сломить Эдит. Даже если бы она решила выяснить, что со мной случилось, все, что она узнала бы — что я ушла от мужа и исчезла в неизвестном направлении. Мы рассчитывали, что сестрица не выдержит и, наконец, наложит на себя руки. Она призналась, что так и не составила завещания, поэтому мы с братом являлись ее самыми ближайшими родственниками. Тогда мы получили бы не какие-то жалкие крохи, а все, что заслужили по праву.
И поначалу она оправдывала наши ожидания. Питер периодически приезжал в Сен-Симеон, изображал коммивояжера, слушал местные сплетни. Они только и рады поболтать о богатеях с холма. Говорили, что Эдит отпустила прислугу, заперлась в своем замке, ничего не ест и никого не хочет видеть. Но потом ее затворничество затянулось. У меня закончились деньги, взятые у Генри, пришлось напроситься к Лютеру. Он был не против и мы неплохо прожили несколько месяцев, но потом я заметила, что он стал размякать. Заговорил о том, что неплохо бы признаться брату и даже официально пожениться. Правда, к этому моменту я уже знала, что весь его образ богатого плейбоя — это пыль в глаза, большинство счетов уже давно оплачивал Генри. Пришлось снова бежать, теперь уже подальше, в Нью-Йорк.
Тогда Питер предложил слегка подтолкнуть естественный процесс. У меня сохранились ключи от ворот и от дома, которые дала мне Эдит. Я объяснила брату, как устроено поместье. Все, что ему оставалось сделать — приехать туда ночью, вылить бензин в окно подвала, где хранились газовые баллоны, отойти на некоторое расстояние и бросить спичку. Он едва успел выехать за ворота, когда дом полыхнул. Мы читали новости о пожаре и ждали, когда же адвокаты Эдит сообразят приступить к официальному подтверждению ее смерти. Но вдруг в бостонских газетах стали появляться заметки, что наследница империи Адамсов вернулась «после длительного путешествия» и вновь приступает к своим скучнейшим обязанностям: открывает школы, больницы, библиотеки. Скажи, почему ты не могла просто сдохнуть? — обратилась она к поникшей Эдит.
— Зачем ты мне опять написала? — спросила та.
— Потому что в Париже мне было совсем не на что жить. Я пробовала выдавать себя за актрису с Бродвея, но мне могли предложить только дешевый кафешантан, к тому же я плохо говорила по-французски. Найти богатого друга мне тоже не удавалось. Оставалось идти на панель. Тогда я придумала, что снова могу тебя использовать. Сочинила новую сказку, про мужа, который продолжал меня преследовать. И ты снова поверила. Деньги потекли рекой. На них мы прекрасно зажили в милашкой Жилем и его замечательными порошками. Ah, la vie parisienne18! Ты хоть раз наслаждалась жизнью, Эдит?
Эдит уставилась в стол. Я взглянул на Тома: тот сидел на полу, обхватив себя руками и тихонько раскачивался. По лицу у него текли слезы. Аманда глядела на свою давнюю подругу, как на особо интересный вид насекомого. И только Рамон, кажется, уже давно утратил интерес к признаниям
