Псков-то не заглянете? — спрашивала княгиня, принимая родственников в парадной палате. — Я, как видно, не выберусь уже. За меня поклонитесь праху маменьки и тятеньки.
— Побывать не мешало бы, — согласился Асмуд. — Я один из братьев остался. Да и то: младше Клеркона на восемь лет, ну а Барда — на пять.
— Доведётся гостить в Старой Ладоге, — продолжала напутствовать Ольга Бардовна, — то привет передайте Олафу Трюгвассону; что живёт там с женой и дочерью. Он далёкий наш родственник и норвежский конунг.
— Что такое «конунг»? — задал вопрос Владимир; он сидел и болтал ногами, явно тяготясь разговором взрослых.
— Князь по-скандинавски — каган. Олаф — наш двоюродный дядя по его жене, Торгерде. После того, как в Норвегии власть захватил Харальд Серый Плащ — старший сын Эйрика Кровавой Секиры, — Олаф с семьёй скрылся на Руси. Мы его приветили, хоть родство наше и не кровное.
— Да, знакомство это будет не лишним, — поддержал Добрыня. — Посетим непременно Старую Ладогу.
— Сколько вы пробудете в нашем городе?
— День-другой, думаю, не больше. Надо двигаться, коль погоды стоят хорошие.
— Станете сниматься — скажите. Выйду проводить. Годы мои такие — может быть, и вижусь с вами в последний раз.
— Не накликай беды, племянница, — пожурил её Асмуд. — Я вон старше тебя на шестнадцать лет, а и то о смерти пока не думаю.
— Я всегда тобой восхищалась, дядя.
* * *
Во дворце Добрыни шли приготовления к ужину. Несмеяна командовала холопами, распоряжалась насчёт перемены блюд, а затем — ночлега. Девки бегали с этажа на этаж кто с подушкой, кто с сундучком; дым валил из печной трубы летней кухни, расположенной посреди двора; поросята визжали, куры кудахтали, ощущая своё съестное предназначение. Наконец, отдав последние указания, Несмеяна прогнала всех из клети, села у оконца, дух перевела. Ей в последнее время нездоровилось. Кожа на лице, далеко не первой свежести, светлым пушком покрытая, стала суше, бледнее, начала шелушиться. Заострились скулы. И глаза будто бы запали. Если Претич, её отец, походил на дворнягу, то она собой представляла совершенную колли — с длинным носом, небольшими зубками, расположенными по эллипсу острыми ушами, сросшимися с шеей. Глядя в зеркальце, — не стеклянное с амальгамой, как у нас, а кусок серебра, отшлифованный до блеска, — Несмеяна думала: «Вот ведь незадача... Только примирилась с Добрыней, и семейная жизнь на лад пошла, взял меня с собою — нате вам, расхворалась, стала хуже прежнего. Как разлюбит меня теперь? Скажет: некрасивая, злая, старая... Тётка Ратша надавала порошков из трав, разных снадобий — ничего не действует. Разве что последнее средство — выкупаться в козьем молоке? Но придётся подождать до приезда в Новгород. Здесь-то молока столько не возьмёшь...» В дверку постучали.
— Кто? — спросила она, не сумев скрыть досады.
— То Юдифь...
— А, входи, входи.
Мужнина наложница выглядела прелестно: тонкое точёное личико, глазки-черносливины, розовые губки. В голубой полупрозрачной накидке, прикреплённой к голове золотой тесьмой, в шёлковом халате тёмно-синего цвета, синих туфельках, шитых серебром, пленная хазарка не могла не вызвать тайной зависти в Несмеяне. Поклонившись, Юдифь мягко улыбнулась:
— Я хотела сказать: банька есть готов. Ты хотеть идти?
— А Добрыня не возвращался от Ольги Бардовны?
— Нет, ещё не видеть.
— Ну, тогда пойду сполоснусь. Может, станет легче.
— Я хотеть боярыне помогать.
— Ничего, как-нибудь управлюсь.
Несмеяна подумала: «Задушить бы тебя, змеюку. Если ляжет с ней, я её убью. А потом себя. Чем терпеть позор, лучше умереть».
Вскоре появится Добрыня с Асмудом и племянником. Отпустив учителя, пожелавшего перед ужином подремать у себя в светёлке, дядя и Владимир стали подниматься по лестнице в терем. Им навстречу выбежала Юдифь. Поклонилась, сказала:
— Господин Добрыня Малович, господин Владимир Святославлевич, милость есть просить, есть добро пожаловать.
— Здравствуй, милая. — Он поцеловал щёчку-персик наложницы с явным удовольствием. — Где мои ребятки? Проводи, покажи. Пусть поздравствуются с отцом. Познакомятся со своим двоюродным братцем.
Княжичу хазарка понравилась. Он подумал: «У меня тоже будет много жён. Самых разных племён и стран. Но таких, как Несмеянище, брать не стану».
Дети Юдифи — близнецы Савинко и Милена — не произвели на Владимира особого впечатления. Было им года два. Мальчик тёмненький, косоглазенький, больше в мать, чем в отца; девочка, напротив, блондинка, нос пупырышком — как Добрынин, Малушин и его самого, — здесь порода Нискиничей проявилась уже в полной мере.
— Ну, идите к тятеньке, — ласково пропел дядя. А Юдифь подтолкнула их, лопоча что-то по-хазарски.
Гё испуганно жались друг к другу, наконец Милена заплакала, а Савинко спрятался за мать.
— Вот ведь глупые, — засмеялся княжич. — Тятю своего не признали.
— Ничего, привыкнут ещё, — не обиделся воевода.
И они пошли во вторую клеть. Там сидела девочка, вышивая на пяльцах. Подняла лицо, глядя на вошедших.
— Здравствуй, моя Нежданушка!
— Тятя, тятя! — и она бросилась на шею Добрыни. — Как ты долго не ехал! Все глаза проглядела, сидя у окошка!
Дочка и отец целовались звонко, радостно. Было ей без малого девять лет. Тёмно-русые красивые волосы на пробор расчёсаны, в косу сплетены. Розовая лента обнимала голову. Брови были тёмные, прямо-таки собольи. Карие глаза блестели озорством. Красный сарафан доставал до пят. А короткие рукава рубашки обнажали руки. Стройная, весёлая, девочка казалась маленькой русалкой.
— Как ты стала на Белянку похожа! — восхитился Добрыня. — Познакомься, доченька: это твой двоюродный брат, сын Малуши и князя Святослава, — Владимир. Едем с ним княжить в Новый город.
Посмотрев на него с любопытством, девочка спросила:
— Можно тебя обнять?
— Можно, — ответил мальчик и покраснел. Он почувствовал её поцелуй у себя на щеке, чмокнул тоже, но промазал, угодив сестре прямо в ухо. Та поморщилась:
— Оглушил совсем!
— Извини, я нечаянно, — окончательно стушевался княжич.
— Я надеюсь, что вы подружитесь, — обнял их обоих Добрыня.
В это время по лестнице поднялась Несмеяна. Баня оживила её лицо; щёки стали порозовее.
— А, милуетесь? — увидала она идиллическую картинку. — Не пора ли ужинать? В гриднице всё уже готово.
— Здравствуй, маменька, — опустила глаза Неждана.
— Здравствуй, доченька, — хмыкнула её мачеха. — Выросла, гляди! Хочешь с нами ужинать или ты с Юдифью, отдельно?
— С вами, если можно, — поклонилась она. Лёгкая
