Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
вот мы тебе сейчас! Бей ее!
Обрушившиеся удары свалили с ног.
– Кажись, я тебя знаю! Эй! Не ты ли мово мужа на улицу выкинула? – нависло над ней рябое одутловатое женское лицо в темном платке. – Ложки у нее, вишь, серебряные сперли! Вот я тебе! – С силой, по-мужски ударила Ирину по лицу. Из разбитого рта Ирины потекла кровь, солоноватая и теплая. Сознание стало уходить. Лежа на снегу, она безразлично почувствовала, что кто-то начал стаскивать с нее шубку. Очертания багрового пятна, появившегося перед ее глазами, расплывались, превращаясь в нечто зыбкое, нематериальное. Она вновь прикрыла глаза, всеми силами пытаясь не впустить в себя боль и навсегда запоминая солоноватый вкус, имя которому – ненависть…
Рядом в луже крови лежала молодая женщина, которую уже нельзя было спасти.
* * *
Николай Ракелов во всем любил порядок. Каждая вещь в его кабинете имела свое, раз и навсегда определенное место. Нужные бумаги были разложены в папки и подшиты, карандаши остро заточены, в отдельную тетрадь записывались краткие сведения о переговорах, клиентах и деловых контактах. Был и особый блокнот, где записи велись придуманным самим Ракеловым шифром. Как раз в этом блокноте он и делал очередную запись, когда на столе неистово зазвонил телефон.
– Николай Сергеевич! – не сразу узнал он звенящий голос Керенского. – Похоже, началось!
– О чем вы, Александр Федорович? – спросил Ракелов, хотя все и сам уже понял.
– Началось! Получен указ о роспуске Думы. В городе волнения. Я в думе. Приезжайте.
– Революция… – проговорил Ракелов и, почувствовав легкий озноб, повернулся к окну, будто там, за стеклом, можно было найти опровержение сказанному. Хотя еще несколько дней назад, когда уволили более сорока тысяч рабочих Путиловского завода, а Керенский на заседании думы потребовал принять их обратно, Ракелов почувствовал – вот-вот начнется. На заводах и фабриках митинговали, работа прекратилась повсеместно. Люди под звуки революционных песен устремились на улицы. Против митингующих были брошены казачьи войска и пехотные подразделения. Царь, который после убийства Распутина жил в Царском Селе, отбыл на фронт.
– Похоже на то, – почти весело подтвердил Керенский.
– Так значит, конец?
– Конец? Скорее начало! Приезжайте сюда. Меня найдете. Но… На улицах неспокойно. Говорят, на нас идет толпа тысяч в тридцать.
– Еду, Александр Федорович, – решительно сказал Ракелов, положил телефонную трубку, вернулся к столу и начал автоматическими движениями аккуратно складывать папки и бумаги, стараясь унять волнение. «Похоже, привычный мир рушится, – думал он, – но это не должно изменить моих привычек. Поскольку я никогда не изменяю себе. Никогда». Переодевшись в пиджачную тройку коричневого цвета и аккуратно повязав галстук, он подошел к зеркалу, в котором отразилось лицо спокойного, уверенного человека. Правая сторона лица была сильно поцарапана, однако ссадины уже начали заживать. Несколько дней назад, охваченный внезапным беспокойством, он вышел встречать Ирину и с трудом вырвал ее из рук озверевшей толпы. Страшно представить, что тогда могло бы произойти, если бы на помощь не подоспели городовые. Ирина тогда на удивление быстро пришла в себя и даже шутила. «Некого винить, – улыбаясь разбитыми губами, говорила она, лежа на диване с пузырем льда, приложенным к голове. – Уж коли я сама полезла с головой в мясорубку, виновна ли та, что попыталась перемолоть меня?»
«Сдается мне, сейчас в мясорубку попадет вся страна», – удивляясь собственному спокойствию, подумал Ракелов.
* * *
Ракелов добрался до Таврического дворца лишь спустя час. Пришлось идти пешком. Трамваи не ходили, а извозчики попрятались с улиц, запруженных народом. Он никогда не видел такого скопления возбужденно-агрессивных людей, готовых, казалось, смести с лица земли все, что попадется на пути, только ради самого процесса разрушения. Появилось гадкое, буквально осязаемое ощущение возможности смерти и, что показалось еще более неприятным, внутренней готовности к ней.
Здание думы было окружено темной, плотной, вязкой человеческой массой, жадно ожидающей насилия. Таврический дворец был неузнаваем – подрагивая от ударов людских волн, он напоминал военный лагерь. Повсюду в углах располагались солдаты, охранявшие ящики с гранатами и боеприпасами. И хотя, судя по всему, в распоряжении прежнего правительства не осталось никого, кто решился бы с оружием в руках пойти против народа и думы, все были готовы – к обороне или к наступлению. Казалось, ждут только сигнала, решительного жеста для того, чтобы выплеснуться на улицы города. В Екатерининском зале Таврического дворца шел митинг. Ораторской трибуной служили длинные и широкие хоры, выходящие на две стороны – на Екатерининский зал и на зал заседаний.
Ракелов уже издали заметил Керенского и был поражен происшедшими с ним изменениями. Александр Федорович решительно и властно давал распоряжения окружившим его людям, слова и жесты его были резки, глаза сверкали. «Он у них – один из главных», – услышал Ракелов уважительный голос за спиной. С трудом пробравшись через толпу, он подошел к Керенскому.
– Александр Федорович! Вот и я, еле добрался. Однако у вас тут жарко!
– Хорошо, что приехали. Вы мне нужны. Медлить нельзя! Войска волнуются. Я сейчас еду по полкам. Едем вместе. По дороге поговорим. – Керенский стремительно направился к выходу.
– Александр Федорович! – К Керенскому подбежал взъерошенный мужчина в пенсне, с папкой бумаг, прижатой к груди. – Помогите… Тут образовался Совет рабочих депутатов. Им помещение нужно. Где у нас есть комната? Что им дать? – Он смахнул ладонью капельки пота, выступившие на лбу.
– Пусть идут в тринадцатую… Да, номер тринадцать, – быстро ответил Керенский. – Уточните у Родзянко.
– Александр Федорович! Извольте взглянуть на всякий случай, нет ли неточностей! – К Керенскому степенно подошел князь Львов с листом бумаги в руках.
Керенский, приблизив листок к лицу, побежал по строчкам близорукими глазами.
– А он растет. По этому революционному болоту, по которому мы еще только учимся ходить, он уже бегает и прыгает! – услышал Ракелов негромкий голос и, повернувшись, увидел стоящего рядом известного монархиста Василия Шульгина, который легким кивком поприветствовал его.
– Не знаю. В нем есть некое позерство. Истеричность, – ответил Шульгину незнакомый пожилой человек с седой бородкой. – Однако, возможно, это именно то, что нужно сейчас, – время покажет. А по мне, – он наклонил голову к собеседнику, – сейчас бы к пулемету. Да-да. Пулеметов – вот чего мне хочется, когда я гляжу на толпу. Только свинец может загнать это быдло в стойло!
– Господин Бубликов! – Керенский, утвердительно кивнув, вернул листок князю Львову и, повелительно махнул рукой, подзывая невысокого мужчину с усталым, бледным лицом. – Возьмите солдат, езжайте в Центральный железнодорожный телеграф. Как депутат думы берите под контроль всю сеть железных дорог. Запомните, без вашего согласия ни один состав не может отправиться из столицы. Возьмите в одиннадцатой
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 81
