народ суеверный (и это всем известно); в его произведениях появляется длинная галерея страстных героев и негодяев. На фоне пророчествующего Исаии аристократичные возлюбленные из романа Аврагама Many «Любовь в Сионе» (1853) описывали свои сердечные устремления на чистом библейском иврите к вящей радости взрослых мужчин, читавших роман в Литве и за ее пределами48. Адаптируя, например, рассказ о праотце Аврааме, почерпнутый у персидского поэта Саади через возможное посредство еврейского философа Нахмана Крохмала, Дик произвел на свет Ди гедулд («Терпение», 1855), который можно прочесть и как универсальную притчу о терпимости и как легенду-предостережение, имеющую значение именно для евреев, «которые живут в рассеянии по всему миру вот уже 1800 лет», ведь они были изгнаны из своей страны, как говорит роман, из-за нетерпимости Авраама к охотнику- язычнику49.
Но Бог, отправивший Израиль в изгнание, чтобы преподать ему урок терпимости, сотворил для Израиля еще и чудеса. Чудеса были сложнейшим камнем преткновения для литераторов, которые одновременно были проповедниками- просветителями. Те же самые чудеса, которые Дик преподносил как истину в своих рассказах и повестях о путешествиях в Святую Землю, он высмеивал в книгах, действие которых разворачивалось ближе к дому. «У наших женщин нет ушей и нет чувства чистой этики», — жаловался он в 1877 г. «Они хотят слушать только о чудесах и небывальщине, не важно, истина это или ложь. Настоящая находка для них — это история Йосефа делла Рейны о том, как он тащил черта на цепи, или, за неимением ничего лучшего, чепуха об Илие, который появляется в обличии старика, чтобы стать десятым в минъяне во время молитвы на Йом Кипур в какой-нибудь деревушке»50. На самом деле Давид и Илия частенько вмешивались в действие, помогая тем, кто оказался в беде, если верить его же «Историям Святой Земли» (1863), доказывая, что чудеса не исчезли из Земли Израиля, а любой, кто решит, что эти чудеса — всего-навсего явление природы, становится на скользкую тропу. Сегодня морально разложившийся маскил с пренебрежением говорит о расступлении вод Чермного моря, а завтра он будет есть свинину, жаренную на сливочном масле51. Дик наставлял своих читателей, что любовь к Святой Земле и скорбь по ее разрушению — религиозный долг всякого еврея52.
В роли стража просвещенной веры Дику пришлось еще труднее, чем сэру Вальтеру Скотту, который просто провел грань между двумя типами романного повествования: «то, что возможно само по себе, и в него можно поверить всегда; и то, что хотя и кажется невозможным в более зрелые годы, но еще созвучно вере былых времен»53. Где и когда начинается просвещение, если евреи везде все еще благочестивы до фанатизма, особенно после подъема хасидизма, а еврейские женщины все еще покупают на рынке старые бобе-майсес? И где конец «вере былых времен», если авторитет Библии продолжает жить в Талмуде, мидрашах, Зогаре и средневековых комментариях?
Быть умеренным маскилом приятно, потому что можно использовать веру былых времен в качестве источника фольклора и интеллектуального развлечения. Соответствующим образом отредактированная, прокомментированная и снабженная предисловием, даже книга по практической каббале, вроде «Хиромантии» (1869), лила воду на мельницу маскилов54. Маскил прилагает все усилия, подобно старому доброму сэру Вальтеру, для сохранения строгого разделения между «тогда» и «теперь», между «ними» и «нами». В предисловии Дик заверил тайере лезерин, дорогую читательницу, что книга не имеет никакого практического применения. Напротив, ей следует расценивать эту книгу так же, как рецепты лекарств и снадобий, содержащихся в Талмуде, которые великие мудрецы запретили нам использовать в наши дни и в нашем возрасте, когда человеческая природа, не говоря уже о человеческой вере, принципиально изменилась55. Важность предисловия объясняется тем, что многие евреи, как хорошо было известно Дику, все еще практиковали искусство гадания по руке, а еще больше верили в провидческую силу гадателей.
Быть магидом приятно, потому что все границы размываются постоянным обращением к священным текстам. Манера рассказывать, свойственная магиду, предполагает бесконечные отступления. Стремление магида описать поведение современников в свете классических текстов позволяло ему сводить самый сложный сюжет к набору универсальных истин. Ученый из Вильны, который работал только ради блага своего народа, соединял в своих произведениях секс, преступление и благочестие, фольклор, фантазию и историю в духе поучений проповедника.
Среди мировых злодеяний фантазия считалась настолько опасной, что с нею надлежало бороться по трем направлениям. Чтобы вытеснить фантастические и щекочущие нервы романы, поставив на их место мораль и логику, требовалось i) бороться с фантазией с помощью фантазии; 2) бороться с фантазией с помощью факта и 3) пользуясь стратегией магида, заставить фантазию стать еврейской и нормативной. Священные легенды о Святой земле, иногда выступавшие под вывеской сейфера, могли возглавить кампанию за «положительную фантазию».
Более опасная тактика заключалась в проникновении во вражеский лагерь в фантастическом обличии и разоблачение врага как обманщика56. С этой целью Дик сочинил или адаптировал некоторое число псевдобиблейских, «восточных» и средневековых рассказов, в которых Божественное провидение действовало не через чудо, а через стечение обстоятельств. Ничего сверхъестественного не происходит в таких ори- енталистских триллерах, как «Ужасная история в Турции» и «Багдадский колокол» (обе относятся к 1855 г.), или «Вечная жизнь» (1857); в библейских мини-романах «Благочестивая Тирца», «Проклятый сын» или «Испытание» (все — 1856 г.); или в таких средневековых exempla, как «Припадочный, или Человек, который казался мертвым» и «Банкрот» (оба — 1855 г.), или «Ужас в ночи: кошмары в ночь праздника Гошана раба» (1856). Герои учились признавать бесполезность стремления к бессмертию, почитать отца и мать, узнавали, что нельзя доверять женщинам, их предостерегали против преждевременных похорон в историях, «в которые можно поверить всегда», но происходивших в экзотических странах и в исторически отдаленные времена.
Еврейское право обязывает хоронить умерших в течение двадцати четырех часов. Маскилим подняли крик по поводу этой практики, поскольку она противоречила достижениям медицины. И разве есть способ лучше высказаться по этому вопросу, чем заставить героя умереть на франкфуртском еврейском кладбище в 1025 г. и сделать так, чтобы он был исцелен, причем не только праведным иноверцем, но и никак не меньше, особыми травами? А что касается суеверий, которыми окружена ночь праздника Гошана раба (тема, к которой он вернется с еще большим успехом спустя десять лет), то смысл его призыва к современникам — Господа надо бояться в любой день года57.
Если «достоверные» истории, действие которых происходит во времена царя Соломона, паши Абдуллы или в седое Средневековье, давали такие практические результаты, то насколько эффективнее должны быть сюжеты, разворачивающиеся «рядом с