дорожными узлами в Балхе. Пуштунские ополченцы из разных племен воевали и грабили в Кандагаре. Централизованный сбор государственных доходов почти прекратился. Полицейские силы находились под контролем различных группировок. Суды все еще заседали, но ни одно государственное учреждение не следило за исполнением их приговоров. Поскольку судьям почти не платили, а высшими властями были полевые командиры, судебная система стала глубоко коррумпированной. Вооруженные группы установили контрольно-пропускные пункты вдоль автомагистралей, взимая незаконные «сборы», а иногда нападая на путешественников и торговцев и даже убивая их. Воспоминания об этом периоде остаются травмирующими. В Кабуле, например, люди рассказывают о трупах, которые еще дергались после того, как их обезглавили соперничающие ополченцы.
Ситуация отличалась от места к месту и менялась с течением времени – так, в Кабуле было относительно спокойно в период 1995–1996 гг., когда Масуд оттеснил многих своих соперников, а талибы победили остальных, включая Хекматияра. При правлении Исмаил-хана Герат был стабильным и даже относительно процветающим.
Как афгано-советская и гражданская войны изменили афганские общество, политику и международные отношения?
К 1992 году четырнадцать лет насилия уничтожили элиты, которые до того управляли Афганистаном. Королевская семья была изгнана, и практически все Мухаммадзаи эмигрировали на Запад. Различные группы образованных людей постоянно сажали в тюрьмы и убивали друг друга. Учреждения, в которых они работали, закрылись, когда прекратилась иностранная помощь и иссякли государственные доходы, позволявшие выплачивать зарплату. К 1992 году лишь немногие исламисты, такие как Масуд и Хекматияр, сохранили какие-либо организации внутри страны. Практически весь образованный класс эмигрировал или был убит. Лидеры племен и сообщества улемов были уничтожены халькистами или оттеснены на обочину общественной жизни – как разрушением сельской экономики, так и появлением исламистских полевых командиров, поддерживаемых извне.
Поскольку сельское население бежало от войны и потеряло много молодых людей – рабочую силу, – влившихся в состав вооруженных групп, жители деревень наводнили афганские города. Помимо них, оценочно, пять миллионов человек переселились в лагеря беженцев и города в Пакистане и Иране. Таким образом, примерно половина населения была насильственно перемещена, причем в основном в урбанизированные районы. Там люди из ранее закрытого общества сталкивались с обществом более современным и ежедневно имели дело с последствиями международной политики и войны. Вскоре они поняли, что социальное продвижение и доступ к средствам существования в новых условиях зависят от образования, как никогда раньше, и что девочки и женщины могут быть – должны быть – частью стратегии выживания семьи. В деревне женщины могли внести вклад в обеспечение семьи средствами существования, работая в сельском хозяйстве или пищевой промышленности. Дома большинство людей пользовались семейной собственностью и так или иначе состояли в родстве, но в изгнании они могли преуспеть только в том случае, если решались общаться с незнакомыми людьми, а кроме того, они могли заработать куда больше, если имели образование.
Наличные деньги наводнили страну. Они поступали как в виде афганской валюты, напечатанной правительством Кабула для выдачи жалованья ополченцам, так и в виде миллиардов долларов, направленных на поддержку боевых действий и материально-техническое обеспечение моджахедов. Это увеличение денежной массы происходило параллельно с оттоком рабочей силы из сельского хозяйства, перетекавшей оттуда в военные структуры, и с разрушением деревень и ирригационных систем. В стране имелось слишком много денег, но производилось слишком мало продовольствия, что привело к предсказуемой инфляции, выразившейся, в частности, во взвинчивании цен на пищевые продукты. Те, кто остался в сельской местности, чтобы выжить, нуждались в универсальной товарной культуре, и единственным, что они могли продать, был опийный мак. После насильственного сворачивания производства опийного мака в Турции, Иране и Пакистане наркоторговцы искали новые источники поставок. Распад государства в Афганистане дал именно то, что им было нужно: сельскохозяйственный район, способный производить опийный мак, где его выращивание было чрезвычайно дешево и где вести незаконный бизнес было безопасно.
Первоначально Афганистан поставлял только опий-сырец, а переработка его в героин и морфин происходила в соседних странах, в основном в Пакистане. Когда в 1980-х гг. в районах, контролируемых моджахедами, опиатная экономика начала расширяться, выращивание мака было сосредоточено в провинциях Бадахшан (где оно – в медицинских целях – имело давнюю историю), Нангархар и Гильменд.
Война вовлекла практически все население Афганистана в национальную и международную политику. Опросы Би-би-си выявили чрезвычайно высокий процент слушателей программ этой радиостанции среди афганцев – как беженцев, так и живущих внутри страны. В одном опросе «был сделан вывод, что… 50 процентов афганцев… регулярно слушали Би-би-си[8]». Поддерживаемое Советским Союзом правительство контролировалось партией НДПА/«Ватан», которая пыталась мобилизовать тех, кто жил под ее властью, через студенческие, молодежные и женские группы, а также другие организации. Партийная литература, плакаты и лозунги были вездесущи. В изгнании как движение сопротивления, так и лагеря беженцев в значительной степени контролировались джихадистскими партиями (или организациями, такими как танзимат), базирующимися в Пакистане – у суннитов, и в Иране – у большинства шиитов.
Переход на военное положение изменил политический ландшафт. Практически все этнические и племенные группы в стране стали вооруженными и организованными, что позволило им контролировать свои собственные районы, как только они изгнали силы правительства. Королевский режим использовал централизованное управление и разделял страну на все более мелкие провинции, чтобы предотвратить появление региональных и этнических лидеров, которые могли бы бросить вызов центру. Районы, в которых в настоящее время преобладают таджики, узбеки и хазарейцы, в ходе борьбы с просоветским режимом создали свои собственные вооруженные силы и местные администрации. В то время как государство оставалось централизованным де-юре, де-факто Афганистан представлял собой скопление множества центров власти. Некоторые из этих фрагментов, особенно в пуштунских районах, были довольно маленькими, что вдохновило меня назвать мою книгу «Фрагментация Афганистана» [Rubin 1995а].
Как ни парадоксально, укрепление регионально-этническо-племенной власти полевых командиров и фрагментация, похоже, больше усилили, чем ослабили национальную идентичность. В государстве не возникло даже намека на сепаратистское движение. Однако более крепкая национальная идентичность не означала, что в стране станет меньше конфликтов. В результате – как исторического наследия, так и процесса мобилизации – различные этнические группы выработали различные концепции того, как следует управлять общей землей Афганистана. Хаджи Абдул Кадир, лидер господствующей группы племен в Джелалабаде, а затем первый вице-президент, в интервью со мной в мае 2002 г., за два месяца до его убийства в Кабуле, так объяснил эту реальность: «Пуштуны, – сказал он, – хотят контролировать все; таджики считают, что они должны разделить власть поровну с пуштунами; а узбеки и хазарейцы считают, что власть должна быть разделена поровну между четырьмя группами».
Как афгано-советская война изменила отношения Афганистана
