Генрих, читавший газету поверх покрывала, тоже издал вымученный стон. Эрнст уже кричал нам снизу, чтобы мы брали одеяло и подушки и спускались с ним в подвал. Всё ещё находясь под впечатлением от вчерашней бомбёжки, мы и не думали медлить, и всего через минуту все трое (Эрнст отпустил свою домработницу сразу после ужина), сидели в холодном подвале его дома, на одноместной типично казарменной кровати и прислушивались к звукам, доносящимся сверху.
— Откуда кровать? — Генрих первым нарушил тишину.
— Я её сюда принёс. — пожал плечами Эрнст. — Где ты думаешь я ночую во время налётов?
— Здесь безопасно?
— Мне ещё не предоставился шанс лично в этом убедиться, но мне сказали, что да. По крайней мере, винный погреб тоже тут, а это весьма скрашивает ситуацию.
С этими словами Эрнст направился куда-то под лестницу на другой стороне подвала и вскоре вернулся с двумя бутылками бренди, одну из которых он протянул Генриху.
— На, пей.
— Благодарю вас, но я воздержусь.
— Чтобы согреться, болван. Здесь же холодно ночью, как на Северном полюсе, так что не упрямься и пей, если конечно пневмонию себе к утру не хочешь заработать.
Я не смогла подавить смешок; чего-чего, а уговаривать Эрнст умел.
— А со мной что? — в шутку спросила я. — Если мне нельзя пить, так что же, мне замёрзнуть насмерть?
— Нет, конечно. — Эрнст взял с кровати сложенное одеяло на котором сидел, и завернул меня в него поверх того, в которое я и так уже была закутана. — Так-то лучше. Ты все одеяла оставишь себе, а мы будем бренди греться.
— Я могу ещё одеял принести сверху, — начал было Генрих, но австриец тут же его прервал.
— Сиди уже, где сидишь. Ты что, не слышишь, что они уже начали бомбить? Извини, но мне не хочется разбираться не только с моим разваленным домом, но ещё и твоим трупом завтра с утра, попади в нас бомба.
Генрих фыркнул, но возражать не стал.
Эрнст был прав, в подвале действительно было жутко холодно и даже многочисленные слои одеял едва меня согревали после какого-то времени. Я и представить не могла, каково приходилось мужчинам, сидящим рядом в одних рубашках. А взрывы, похоже, заканчиваться в скором времени не собирались. Меня постепенно начало клонить в сон: должно быть вся усталость и стресс двух последних дней настигла меня, заставив мои глаза слипаться против воли.
— Аннализа, — я услышала голос Эрнста сквозь сон. — Почему бы тебе не прилечь? Мы подвинемся.
— Кровать слишком узкая, — сонно возразила я.
— А мы пойдём сядем вон на тот сундук у стены. Фридманн? — он окликнул моего мужа.
— Да, да, конечно, — отозвался тот, сразу же вставая с кровати вслед за Эрнстом. — Ложись и поспи немного. А мы будем поблизости.
Я была слишком уставшей, чтобы спорить, и свернулась в клубок на узкой кровати, подоткнув под себя все одеяла.
Мне казалось, что я проспала несколько часов, но когда я открыла глаза и застала Эрнста и Генриха в той же позиции, в какой они сидели, когда я засыпала, я поняла, что продремала не более пятнадцати или двадцати минут. Они по-прежнему сидели на сундуке у стены, притянув к себе ноги и обхватив их руками, чтобы хоть как-то согреться. Они похоже и не заметили, что я проснулась, и продолжали молча изучать пол перед собой.
— Не прислоняйся к стенке, — тихо поговорил Эрнст, легонько толкнув Генриха плечом. — Камень из тебя всё тепло заберёт, так что ты и не заметишь.
— Откуда знаете? — спросил в ответ Генрих также полушёпотом, но от стены всё же отодвинулся.
— Я работал в угольной шахте много лет назад. Не самое тёплое место, а особенно зимой.
— Вы? В угольной шахте? — удивление в голосе Генриха было самым неподдельным. — Признаюсь, если бы мне кто-то другой об этом сказал, я бы не поверил. Я всегда думал, что вы — потомственный юрист.
— Потомственный-то я потомственный, только вот не сильно мне это помогло, когда мой отец слёг с осложнениями от полученных на войне ранений, и соответственно не мог меня больше содержать. Мне пришлось самому платить за своё образование и жильё, если я хотел получить докторскую степень. Вот так и вышло, что днём я учился в университете, а в ночную смену спускался в шахту. — Эрнст отпил ещё немного из своей бутылки. — А затем Гитлер пришёл к власти и начал говорить нам, молодому и жутко голодному послевоенному поколению, что это всё евреи были виноваты. Понимаешь? Когда тебе двадцать, ты очень легко попадаешь под чужое влияние, а особенно когда тебе безустанно твердят, что в то время как евреи разъезжают на новёхоньких машинах и едят икру ложками, мы, арийцы, день и ночь спину гнём, чтобы хоть что-то на стол поставить. И со временем ты начинаешь во всё это верить, понимаешь? Так я и оказался в рядах СС, как только первые отряды начали формироваться на территории Австрии. Я впервые встретил Гиммлера в тридцать третьем, кажется… Он наговорил мне кучу лестных вещей; что им нужны были такие молодые, образованные лидеры, как я, которые смогут помочь им объединить наши страны, сформировать новый рейх, объединить наши братские народы. Я уже тогда получил свою докторскую степень и помогал своим товарищам из СС, предоставляя им бесплатную юридическую помощь, когда они попадали в неприятности с правительством. У меня очень хорошо получалось, и Гиммлер вскоре назначил меня командиром одной из дивизий. Он сказал, что моей главной целью было работать с целью достижения объединения Австрии и Германии, чтобы тогда мы, арийцы, могли взять назад то, что у нас наворовали евреи. Тогда это всё звучало весьма привлекательно.
Эрнст горько покачал головой и снова сделал несколько глотков бренди.
— Они ничего у нас не воровали, — тихо возразил Генрих. — Это были их деньги, заработанные честным трудом.
— Да, конечно, теперь-то я это понимаю. Теперь, я думаю, многие это понимают. Но тогда мы все были очень голодными и очень обозлёнными, и вот что из всего этого вышло. Они научили нас ненавидеть целую нацию, представляешь? А самое смешное, что большинство из нас евреев только по картинкам из «Штурмовика» и знали.
— А теперь у вас будет ребёнок с еврейкой.
Я никогда не ожидала такой прямолинейности от своего мужа, но должно быть алкоголь стирал многие границы. Они решили наконец-то поговорить по душам о том, о чём никогда и не обмолвились бы ни при каких других обстоятельствах.
— Это у тебя будет с ней ребёнок. Ты же на ней женат. Мне повезёт, если она ему хотя бы имя моё однажды упомянет.
Генрих помолчал какое-то время, а затем медленно проговорил:
— Знаете, она вас очень сильно любит.
— Не так сильно, как тебя. Иначе бы давно уже ушла от тебя.
— Но вы ведь никогда её об этом не просили? По-настоящему, я имею в виду.
Эрнст долго кусал ноготь и хмурился.
— Нет, и никогда не попрошу, — наконец ответил он. — Я и так знаю, что она скажет «нет».
