Но переживать времени не было. Земля вздрогнула и из-под гнилых стволов, из переплетения корней, из-под груд валежника полезла наружу нечисть.
Зубастые карлики с перекошенными от злобы лицами словно не чувствовали боли. Мечи разили, разбрызгивая вокруг бурую жижу, которая текла в них вместо крови, но даже перерубленные пополам, они не успокаивались: куски продолжали шевелиться, руки с черными ногтями скребли землю, подтягивая верхнюю половину тела поближе к врагу, и вцеплялись в ноги, валя на землю. А там в дело вступали зубы. Я стояла, не в силах пошевелиться, в желудке свернулся тугой узел, но тошноты не было. Было отвращение. И дикий, животный ужас.
Карликов было так много, что дружинники падали один за другим.
— Антонина! — резкий окрик привел меня в чувство. Нечисть не обращала на меня внимания и Зареслав кивком указал на щель в дереве, одними губами прошептав:
— Достань!
Сам он до сих пор занимался старухой. У змеи была хорошая реакция, а сморщенное, древнее тело оказалось очень шустрым. Получив поддержку от карликов, эта парочка имела все шансы остаться в живых.
Если только я не успею раньше!
Под ногой предательски хрустнула ветка. Ее острый конец пробил толстую кожаную подошву сапожка, впившись в ногу. От боли в глазах потемнела, я даже не поняла, что кричу. Зато вопль услышала старуха. Застыла на мгновение, раздувая ноздри, а змея завертела головой, ища источник звука.
Это промедление стоило им жизни. Взмах клинка, и треугольная голова падает в гнилую лесную подстилку, чтобы через мгновение слиться с ней навсегда. Тугие кольца на шее ослабевают, одно за другим скатываясь по поникшим плечам. Старуха захрипела, схватившись за горло, словно и дышала благодаря змее и упала на колени, а потом — на бок. Несколько судорожных движений, и плоть пылью осыпалась с костей, а вскоре и они растворились, оставив небольшое белесое пятно.
Карлики, пораженные случившимся, заверещали и кинулись врассыпную.
— Скорее! — Зареслав кинулся к дуплу. Острые ветки извернулись ему навстречу, хотя такого просто не могло быть — гибкость они утратили много-много лет назад, еще будучи живыми. Но теперь дупло скалилось их осколками, словно защищая какое-то сокровище.
Князь не обратил на это внимания. Рубанул мечом, отсекая лишнее и снова попытался просунуть руку в дупло.
Я даже о ране своей забыла. Воины застыли в немом ожидании. Воздух сделался неподвижным и плотным, словно овсяный кисель Богданы Желановны. Еще чуть- чуть, и амулет Лиха будет у нас, и можно будет вернуться домой, к маме, к папе… да даже к этому проклятому училищу, глаза бы мои на него не смотрели.
И все же, несмотря на страх и напряженное ожидание, я поймала себя на том, что откровенно любуюсь князем. Сейчас он был красив по-настоящему. Пожалуй, повтори Зареслав свое предложение, отвечу согласием!
Я уже шагнула вперед, чтобы встать рядом, шепнуть, что передумала. Но решила не торопиться. Пусть сперва уничтожит Лихо. И, словно завороженная смотрела, как исчезает в дупле рука, как меняется в лице князь, как отпрыгивает прочь, победно вздымая сжатый кулак. В нем, подвешенный на толстую веревку, сиял черно-алыми всполохами амулет.
8
Ярко-желтый шар, внутри которого переливались сплетались синие и зеленые нити, заставил обрадоваться одних и потерять голову других.
Лязг металла оглушал. Хриплое дыхание воинов и выкрики перемежались ядреными выражениями. Никто не стремился казаться, все хотели выжить: и люди, и карлики. Те вообще как с ума сошли, кидались прямо на мечи, прорываясь к князю.
Земля вздрогнула. Дуб-исполин, что еще цеплялся за жизнь, проиграл — немыслимая сила вывернула его корни из земли и отшвырнула ствол на другие деревья, расчищая путь.
Я похолодела и поплотнее натянула на голову платок, надеясь на его защиту — то, что приближалось, явно не было человеком.
Из-за деревьев вынырнуло серое нечто. С руками-ногами, с головой, только вместо волос — что-то непонятное, словно сильно спутанная шерсть. И глаз всего один. Черный, кажущийся бездонным.
Кроваво-красные губы кривились в злой гримасе, а из груди вырывался то ли рык, то ли низкое гудение, какое доносится летом из осиного гнезда. Казалось, открой Лихо рот, и из него вырвется рой насекомых, чтобы жалить врага.
Взмах руки — и вырванная из недовольно чавкнувшей земли березка превратилась в дубину. Комья грязи летели в разные стороны, и один, размером с детскую голову, угодил Зареславу в висок.
Князь покачнулся. Он оставил карликов своим воинам, встречая нового, самого опасного врага.
Дерево и сталь встретились и разминулись. Удары, подсечки, выпаду следовали один за другим. В краткий миг, когда Лихо отступило для замаха, Зареслав развернулся, швыряя амулет в мою сторону:
— Вяжи!
Кошель с наузами полетел следом.
Чтобы поднять их, мне нужно было выйти из укрытия и, проскользнув между обезумевшими от запаха крови и ярости сражения людьми и нечистью. А это было страшно.
Умом я понимала: воины не тронут, напротив, помогут пробраться к амулету, а для нечисти я невидима. Но одно дело знать, а совсем другое — выбраться из укромного и безопасного уголка и ринуться в водоворот боя.
И все-таки… надо.
Проклиная все на свете, я подобрала длинные юбки и, озираясь, выбралась из ямы. Лучшим вариантом было ползти на четвереньках, но не в этой одежде: она путалась под ногами, цеплялась за все подряд, мешала двигаться. Вот где добрым словом помянешь старые удобные джинсы!
Рядом рухнул карлик. Прошипел что-то сквозь зубы и вскочил на ноги, едва не отдавив мне пальцы своими лаптями.
Нет, ползти — не вариант. Платок работает, твари ничего не замечают… так чего тушеваться?
Амулет лежал недалеко, только руку протяни. Но вокруг… теперь я знала, что такое сеча. В ней нет ничего красивого или благородно-возвышенного. Война — это кровь фонтаном, кишки по земле, вонь, боль крики и шум такой, что как ни затыкай уши руками, оглохнуть не получится.
Всем нужен был этот цветной шарик. Карлики ломились к нему, а дружинники из последних сил оттесняли их подальше. А вот Лихо просто обезумело. Березка взлетала и опускалась, так что князю приходилось зайцем скакать, чтобы увернуться от ударов. Иногда он подставлял меч, и тогда тот жалобно лязгал, грозя сломаться. На самом Зареславе места живого не было. Он рычал, орал, ругался… А я как могла, пробиралась сквозь сечу.
Шажок, другой, увернуться от летящего камня, свалиться от толчка в бок, перекатиться, уходя из-под ног дерущихся, вскочить и в немыслимом прыжке…
Что-то промелькнуло возле лица. Слишком быстро, чтобы понять, но оно сорвало с головы платок.
На миг все застыло.
Карлики глазели на меня, как на какое-то диво, появившееся неизвестно откуда. Люди — с ужасом. И не на меня, а на стрелу, засевшую в давно сгнившем упавшем дереве. На ней, пришпиленный к коре, мертвым листиком повис полупрозрачный покров.
