Вам это не по душе? Но ведь я вас нанял.
Носильщик. Почему вы обязательно хотите проложить между вашим голосом и голосом вашей девушки столько километров?
Хрантокс. Потому что я не хочу, чтобы мне снова стало семнадцать. Из-за прожитых двадцати шести лет разделяю я наши голоса этими тысячами километров. А теперь набирайте номер. Соедините меня, потом пойдете за моими чемоданами и отнесете их на перрон. На какой, кстати?
Носильщик. На третий.
VI
В телефонной будке. Скрип наборного диска.
Анна. Фон дем Хюгель слушает.
Носильщик. Анна фон дем Хюгель?
Анна. Да.
Носильщик. Минутку. Вас вызывает Нью-Йорк.
Анна. Нью-Йорк?
Хрантокс. Анна?
Анна. Пауль?
Хрантокс. Ты узнала мой голос?
Анна. Я не знаю никого, кто бы мог мне позвонить из Нью-Йорка, кроме тебя, которого уже нет.
Хрантокс. Я еще есть.
Анна. Нет.
Короткая пауза, слышны далекие гудки локомотива, тиканье часов.
Хрантокс. Меня уже нет?
Анна. Нет. Для меня ты умер в день, когда тебе исполнилось тридцать.
Хрантокс. В 1944 году?
Анна. Да. До тех пор я еще надеялась, что ты вернешься или хотя бы напишешь. Хоть что-нибудь. Почему ты ушел?
Хрантокс. Ты не знаешь?
Анна. Знаю. Но ты был умнее нас, которых это касалось, умнее Крумена и меня.
Хрантокс. Нет, ум тут был ни при чем.
Анна. А что?
Хрантокс. Скорее…
Анна. Что? У тебя было двадцать шесть лет, чтобы это обдумать, или ты об этом не думал?
Хрантокс. Не часто, но я твердо знаю, что ум тут ни при чем.
Анна. Ревность?
Хрантокс. Пожалуй. Я думал, так будет лучше для вас.
Анна. Так не было лучше для нас. Так было для нас плохо. Был ад, потому что тебя не было. Ты должен был остаться либо взять нас с собой.
Хрантокс. Остаться? Фельдфебель Донат, лейтенант Донат, ефрейтор Донат пал, нет, убит под Витебском, под Киевом, под Севастополем или под Берлином?
Анна. Возможно. А почему бы и нет? Все равно тебя больше не существует. Ты не пал, тебя не убили, и все же тебя больше не существует. Для меня, во всяком случае.
Хрантокс. Как Вернер?
Анна. Я его почти не вижу, а когда мы видимся, то не говорим о тебе.
Хрантокс. Фрицци умерла, и твои родители, и мои, и Карл… Скажи, ты не вышла замуж за Крумена?
Анна. Нет. Мне это даже и в голову никогда не приходило. Давай кончать. Этот разговор стоит слишком дорого.
Хрантокс. У меня есть деньги. Пожалуйста, поговори еще немного с тем, кого больше нет. (Небольшая пауза.) Ты так и не вышла замуж?
Анна. Потом, после смерти Крумена и после того, как тебя не стало. Но вскоре я рассталась с мужем, он захотел получить (презрительно) свободу. Я ему ее дала.
Хрантокс. У меня тоже была жена. Она тоже захотела получить свободу. И получила. (Небольшая пауза. Тихо.) Я хотел бы тебя увидеть.
Анна. Нет.
Хрантокс. Я хотел бы тебя увидеть.
Анна. Нет. Зачем?
Хрантокс. Двадцатого июля, на следующий день после похорон тети Андреа, я лежал в траве в саду, когда ты стояла с Круменом в дверях. Двадцатого июля.
Анна. И ты все слышал? Все? Да?
Хрантокс. Да. В ту ночь я уехал.
Анна. Правда? В ту ночь?
Хрантокс. Правда.
Анна. У меня ребенок от Крумена, но это случилось уже позже, значительно позже, незадолго до того… до того, как он умер. Мальчик. Ему пятнадцать лет.
Хрантокс. Столько было Крумену, когда я ушел. Можно мне с ним повидаться?
Анна. Да, потом.
Хрантокс. А с тобой?
Анна. Нет. Зачем? Я не в силах. Я была у Крумена и в последнюю ночь, перед расстрелом.
Хрантокс. Перед расстрелом? Они его расстреляли?
Анна. Да. На плите фамильного склепа начертано «пал», но он не пал. Они расстреляли его у стога, в польской деревне, поздно вечером, впопыхах, как убийцы. (Небольшая пауза.) Там был священник, но Крумен отверг его услуги; он не хотел никакого утешения, не хотел принять причастия из его рук… Крумен был один, слышишь, один — алло, ты слушаешь?
Хрантокс (тихо). Слушаю. Почему? Почему они его расстреляли?
Анна. Он помогал пленным бежать, открывал двери теплушек, в которых везли рабов в Германию, давал им хлеб.
Хрантокс. За это его расстреляли? За то, что он давал им хлеб?
Анна. Да, и за это тоже… Я… Я всегда старалась быть где-то рядом с ним, если только это было возможно. Ты все еще хочешь меня видеть? (Пауза.) Молчишь? Ты слушаешь?
Хрантокс. Слушаю. Ты пошлешь ко мне сына Крумена?
Анна. Пошлю. Позже.
Хрантокс. Только смотри, не слишком поздно.
Анна. Сделай все, чтобы он не умер смертью Крумена. А меня — меня ты не увидишь. Меня больше нет, так же как и тебя нет. Я любила того мальчика, семнадцатилетнего, продолжала его любить, когда он убежал, прихватив машину матери и деньги отца. Мальчика, который бросил своего брата, верившего только в него. Я ждала, ждала еще и после того, как умер Крумен и у меня родился от него сын, но потом наступил момент, когда тебя не стало. Ты — ты чужой, с голосом Пауля, сорокатрехлетний человек, приехавший бог весть откуда. Фельдфебель Донат, лейтенант Донат, ефрейтор Донат, убитый под Витебском, под Киевом или под Севастополем? Нет… Но хоть письмо, хоть одно письмо в год. Ничего.
Хрантокс. Ты пошлешь ко мне мальчика?
Анна. Да. И письма Крумена, которые он тебе писал. Их много. Они все еще лежат здесь нераспечатанные, нечитанные, лежат уже пятнадцать, шестнадцать лет. Отправитель: унтер-офицер Донат, расстрелянный под Белогоршей, у стога, поздно вечером, он был один, один, слышишь, один… (Бросает трубку.)
Несколько мгновений еще звучат какие-то шумы, потом Хрантокс тоже вешает трубку и выходит из телефонной будки; гул вокзала, шаги Хрантокса.
Носильщик. Тринадцать пять. Ваш поезд уже прибыл: Вена, Белград, Афины.
Хрантокс. Да, хорошо.
Носильщик. Вы?..
Хрантокс. Я говорил с ней долго и все узнал. Мой брат тоже не пал. Они расстреляли его вечером, у стога, он был один, слышите, один.
Носильщик (тихо). Я слышу. Один.
Хрантокс. Один. А вы… вы тоже один?
Носильщик. У меня есть жена… Мы женаты уже сорок пять лет. Думаю, не я один, а она одна: вечерами, лежа рядом со мной в постели, она плачет; я утираю ей слезы — вот и все. (Горячо.) Не садитесь на этот поезд, пусть он уедет без
