Когда была я молода, красива и любима, Хотели многие меня любовницей своею сделать. Но всех я отсылала прочь и отвечала гордо: «Прочь подите, прочь, поищите где-нибудь еще, А ко мне не приставайте!» ……………………… И гордый Купидон, Венеры сын, не выдержав, Сказал: «Красавица, раз ты так жеманишься, Я тебе перышки выщиплю, чтобы ты больше не говорила: „Прочь подите, прочь, поищите где-нибудь еще, А ко мне не приставайте!“»
Когда слова он эти произнес, Такие перемены случились в груди моей, Что ни днем, ни ночью мне больше не было покоя. И как же я раскаялась тогда, что раньше отвечала: «Прочь подите, прочь, поищите где-нибудь еще, А ко мне не приставайте!»
Это женское сожаление об утраченной возможности любить следует, разумеется, рассматривать в контексте мужской поэтической речи. Более века мужчины говорили женщинам, что надо срывать розы, пока есть такая возможность. И Елизавета, у которой преимущества молодости остались позади, как будто подтверждает их правоту. С другой стороны, это стихотворение может быть всего лишь реверансом в адрес доминирующей точки зрения. Елизавета оставалась королевой и после семидесяти лет, и ничто — ни личная привязанность, ни боль в сердце — никогда не мешало той роли, которую она для себя избрала: роль одновременно короля и королевы без вмешательства принца-консорта, который мог бы подорвать ее авторитет.
Другое стихотворение, автором которого тоже считают Елизавету I, называется «На отъезд господина». Оно выражает печаль королевы после визита одного из ее поклонников. Нам остается только гадать, действительно ли она сожалела о его отсутствии, но вот эти строки звучат искренне: «Не нашла я способа выбросить его из моей груди». Как и для Луизы Лабе, для Елизаветы грудь — это место для боли и сожалений. Этот крик настолько далек от спелых яблок и круглых башен, шаров из слоновой кости и жемчужин Востока, которыми увлекались поэты-мужчины, что можно решить, будто они писали стихи для себя. Неужели их строки действительно предназначались для того, чтобы их читали женщины?
Ясно одно! Впервые в истории в большинстве стран Европы появилась читающая публика за пределами весьма немногочисленного высшего общества. С изобретением печатного станка в Германии в XV веке, за которым последовало появление английского издательства Кэкстона, английские мужчины и женщины получили более широкий доступ к опубликованному слову. Между 1500 и 1600 годами читателей стало намного больше. И связано это было не только с развитием печатного дела, но и с Реформацией, которая поощряла чтение Библии.
В Англии книги были не только в домах немногих знатных и богатых людей, но и в домах поднимающегося среднего класса. Хотя среди умеющих читать мужчин было больше, чем женщин, в последней четверти XVI века количество женщин-читательниц настолько увеличилось, что многие авторы открыто обращались к ним[124]. Среди авторов, писавших для женской аудитории, были Джон Лили, Томас Лодж и Роберт Грин. Их стихотворения мы цитировали выше в связи с их «грудными» излияниями. Женщины читали разную литературу, от рыцарских романов до житий святых, и не могли оставаться равнодушными к эротическим излияниям поэтов. Они знали, что их груди являются объектом желания. Так женщины XX века определяют свою эротическую ценность благодаря обложкам журналов, телевидению, рекламе и анекдотам. Несомненно, некоторые женщины XVI века демонстрировали свои груди в свободно зашнурованных корсажах, к большому негодованию церковников, продолжавших именовать груди «вратами ада». Так как полные груди считались символом плодовитости и потенциальным источником молока, то показывать здоровые груди было в интересах женщин, достигших брачного возраста, особенно в деревнях.
