В Тегеране дела обстояли иначе, «отмечаться» к нам приезжал весь иностранный дипкорпус. Происходило это следующим образом.
Дипломаты на машинах подъезжали к воротам, пограничники пропускали их внутрь территории. Машины следовали по дорожкам посольского парка к главному зданию (тому самому, где проходила Тегеранская конференция) и парковались. Гости поднимались по широким ступеням к парадному входу. Здесь на просторной площадке их встречал один из наших младших дипломатов (условно — атташе), он гостеприимно распахивал двери. Иностранцы входили внутрь здания и попадали в огромный торжественный зал с большими зеркалами, золотой лепниной на стенах, высоченными потолками. В зале находился другой дипломат (третий или второй секретарь), он делал приглашающий жест по направлению к двустворчатой двери, находящейся в противоположном конце помещения. Пройдя через эту дверь, гости попадали во второй зал, размером и пышностью превосходивший первый. На этот раз их приветствовал кто-то из старших дипломатов (как правило, в ранге советника) и... отправлял дальше. И только в третьем зале гостей встречал сам посол, стоявший рядом с траурным столиком, на котором размещались портрет в черной рамке и книга.
Первыми приезжали послы стран «соцлагеря». Они с улыбкой здоровались с атташе у входа, тепло жали руку третьим и вторым секретарям, обнимались с советником. Войдя в траурный зал, целовались с нашим послом, затем принимали скорбный вид, присаживались за столик, длинно писали в книге, вставали, склоняли голову перед портретом. На выходе процедура прощания повторялась в обратном порядке: целовались с послом, обнимались с советником, жали руку второму-третьему секретарям, улыбались атташе, распахивающему перед ними дверь.
Ближе к полудню подъезжали послы стран третьего мира и не слишком враждебные нам капиталисты, а за ними уже в самом конце рабочего дня послы стран — членов НАТО.
Эти не замечали атташе у входа, через раз кивали секретарям, не всегда протягивали руку советнику. Войдя в траурный зал, спокойно здоровались с нашим послом, скорбного вида не принимали, делали краткую запись и, не задерживаясь перед портретом, направлялись к выходу. На этом пути процедура расставания повторялась в обратном порядке. С послом прощались без сантиментов, с советником — за руку через раз, секретарям просто кивали, а атташе опять-таки не замечали.
Однажды я приехал на пару дней в Тегеран, чтобы, как говорили у нас, «отписаться», т.е. передать в Центр информацию, которую можно было отправить только шифротелеграммой. В это время в Москве в очередной раз кто-то умер. В посольстве проходили стандартные траурные мероприятия. Меня они напрямую не касались, я был из другого учреждения. Но случилось так, что в середине дня я проходил через ближний от входа зал, где гостей встречал мой приятель Сережа Копейко. «Послушай, старик, — сказал он мне, — выручи! С утра здесь стою, ничего не ел, подмени на полчасика, пока я сгоняю перекусить!»
Помочь другу — святое дело. «Иди, — говорю, — заправляйся».
Я заступил на траурный пост, а Серега отправился кушать. Но не прошло и десяти минут, как мимо меня в сторону зала, где находился посол, неожиданно побежала вереница людей.
В чем дело, что за суета?!
А ты не слышал?
А что я должен был слышать?!
Как что?! Велаяти сюда едет!!!
Вот-те раз! Сам министр иностранных дел Ирана, доктор Велаяти решил выразить соболезнование! При нынешних отношениях — это знаковое событие! За ним, безусловно, стоит какая-то интрига! Скорее всего, иранцам от нас что-то срочно понадобилось.
Через несколько минут из глубины парка к зданию посольства на большой скорости подкатили два бронированных джипа. Дверцы первого сразу открылись, и из него высыпала охрана: здоровые молодцы в камуфляже, бронежилетах, с автоматами. Они профессионально оглядели всю территорию вокруг, в том числе и воздух. Только после этого из второго джипа вышел министр.
Доктор Велаяти, в прошлом врач-педиатр, образованный человек, каким-то образом оказавшийся среди исламских революционеров, был в те годы бессменным министром иностранных дел и влиятельной в стране персоной. Среднего роста, спортивного телосложения, с правильными восточно-арийскими чертами лица, короткой аккуратной стрижкой, цивильно одетый, он внешне приятно отличался от большинства своих партнеров по власти. Что же касалось политических взглядов доктора, то он был таким же ярым врагом коммунизма и антисоветчиком, как и его коллеги в чалмах.
Велаяти прошел в здание вместе с группой чиновников иранского МИДа, занимавшихся советским направлением. Охрана министра осталась у входа. Ни на кого из наших дипломатов Велаяти внимания не обратил. Неизвестно, о чем он говорил с советским послом, разговор этот длился не менее часа, но из траурного зала министр вышел в замечательном настроении. То ли реализованный на практике лозунг «Смерть Советам!» придал ему тонус, то ли он получил от Болдырева желаемые ответы на заданные вопросы? Так или иначе, проходя через последний зал, т.е. мимо меня, он решил попрощаться и протянул руку. Это была великая честь, если б не одно обстоятельство: в этот момент Велаяти шел быстрой походкой, пересекая зал на расстоянии не менее десяти метров от того места, где я стоял. Наши позиции и скорость его движения предполагали, что я должен сейчас же сорваться и подбежать к нему, чтобы успеть пожать руку, пока он не вышел за дверь.
Чисто восточный ход: отношение большого начальника к маленькому служке, эдакий вариант барского расположения с обязательным элементом унижения младшего. Гарантирую — любой иранец тут же побежал бы. Надо признаться, что такой импульс на долю секунды возник и у меня (все- таки грузинское воспитание — уважение к старшему), но я сразу же его подавил: еще не хватало, чтобы советский дипломат униженно спешил подхватить снисходительно поданную руку чужого министра, который спит и видит крах СССР! Однако следовало немедленно что-то делать, оставлять Велаяти без внимания было нельзя. Выручило знание восточных традиций, в том числе и траурных процедур. «Твою мать! У кого в доме покойник, — задал я себе риторический вопрос, — у тебя или у меня?! Кто здесь скорбит, ты или я? Кто к кому по законам Востока в этом случае должен бежать?!»
Опустив голову, я предался глубокой печали, причем так погрузился в образ, что действительно начал ее ощущать, одновременно из-под бровей наблюдал за министром. Улыбка сошла с его лица. Он был далеко не дурак и ситуацию оценил моментально. Ему стало ясно, что, шагая по залу посольства с вытянутой рукой, он в этой же идиотской позе через десять секунд выйдет за дверь. Мой ответный ход лишал его основания рассчитывать на иное. Мне понравилась его быстрая реакция: Велаяти развернулся и, не опуская руки, направился в мою сторону. Подождав, когда министр приблизится, я сделал ему навстречу один-единственный шаг, пожал руку, и с тяжелым траурным вздохом вновь отступил назад.
Извини, старик, задержался, — сказал Серега Копейко, стряхивая ладонью крошки со рта. — Жены-то нет... пока туда-сюда. Как у тебя тут, все нормально?!
Да вроде справился, — ответил я.
