О каких «духах» писал Вассиан и в каких преступлениях он их обвинял?
Исполняя роль нравственного наставника, Вассиан заботился об исправлении поступков государя, вызывавших осуждение.
В момент решающих боев на Угре монарх уклонился от личного участия в военных действиях и оставался вдалеке от Угры. Примечательно, что в «Послании» Вассиан не жалел слов, чтобы внушить Ивану III мысль о необходимости пролить кровь за веру и отечество, пострадать «и до смерти», ибо такая смерть венчает христианина венцом истинного мученика. Великий князь Дмитрий, писал духовник Ивану III, не убоялся «татарского множества», не отступил, «не рече в сердце своем: жену имею, и дети, и богатство многое; аще и землю мою возмут, то инде вселюся». Приведенные слова дают ключ к пониманию конфликта, возникшего в кругу ближайших советников Ивана III. Каждый раз, когда татары грозили Москве, великокняжеская семья либо оставалась в «осаде», укрепляя ратный дух народа, либо искала убежище на севере, в недоступных для татар местах.
Дмитрий Донской отвергал возможность «вселиться» в иные земли (на север) с женой, детьми и богатствами в случае, если татары захватят Москву. Вассиан предлагал следовать его примеру.
Иван III не внял советам тех, кто противился отъезду великокняжеской семьи из столицы.
Ростовский владычный летописец расшифровал сведения, которые присутствовали в «Послании» Вассиана в виде полунамека.
«Тое же зимы, — записал он, — прииде великая княгини Софья из бегов, бе бо бегала на Белоозеро от татар, а не гонял никто, и по которым странам ходили (через Ростов на Белоозеро. — Р.С.), тем пуще стало татар и от боярских холопов, от кровопивцев крестьянских».
Столь резкий отзыв о поведении жены самодержца ставит вопрос: не был ли ростовский летописец в оппозиции к великокняжеской власти? Недоумение возрастает при обращении к официальным великокняжеским сводам 1490-х гг., автор которых заимствовал из ростовской летописи резкие обличения по адресу Софьи, нисколько не пытаясь смягчить их. Попробуем объяснить этот парадокс.
Восхваляя Ивана Молодого за победу на Угре и черня его мачеху за бегство на Белоозеро, ростовский летописец возвеличивал законного наследника престола Дмитрия.
Софья была матерью удельного князя. Ее интриги потерпели неудачу, результатом чего были кровавые казни 1497 г. Великокняжеский летописец, составивший свод в то время, повторил рассказ ростовского летописца, позоривший «грекиню» и ее слуг-кровопийц.
В официальный свод была включена такая подробность: великая княгиня бежала на Белоозеро «со своими боярынями». Создавалось впечатление, будто ответственность за отъезд Софьи на север несли она сама и ее советчицы-боярыни, и никто больше. На самом деле Иван III. отправляя жену на север, послал с ней некоторых своих ближайших советников.
В глазах патриотов сведения о мирных переговорах Ивана III с Ордой пятнали его репутацию, а потому они уклонились от каких бы то ни было пояснений на этот счет. В конце концов тревоги Вассиана Рыло не оправдались. Русские выиграли время, так что опасность столкновения с татарами окончательно исчезла.
Однако автор Ростовской летописи, продолжавший дело Вассиана, усмотрел в напрасных тревогах владыки сбывшееся пророчество. Когда Угра замерзла, записал он, Иван III отозвал полки с Угры на Кременец, чтобы объединить все силы и «брань сотворить». Тут-то и произошло чудо, вызванное вмешательством, с одной стороны, Богородицы, а с другой — дьявола. Преславное чудо Богородицы состояло в том, что едва русские отступили с Угры, как татары побежали прочь от границы, поддавшись страху перед русскими. Русские же «мнили», будто татары идут им вслед, и отступали все дальше и дальше. Вмешательство дьявола состояло в том, что Иван III послушал «злых человек сребролюбцев богатых и брюхатых и предателей хрестианскых» (это определение прямо заимствовано из «Послания» Вассиана) и побежал от Кременца к Боровску.
Автор московского свода 1490-х гг. повторил ростовскую версию, но постарался устранить из нее противоречия и дополнил некоторыми подробностями. При описании боев на Угре ростовский книжник не упустил случая упомянуть о том, что русские стрелы и пули произвели опустошение в неприятельских рядах, тогда как татарские стрелы «межю наших падаху и никого же оуязвляху». Эта подробность была вычеркнута из великокняжеской летописи. Кроме того, московский летописец впервые назвал по имени «предателя» Мамона, устами которого сам дьявол посоветовал Ивану III бежать от татар.
Официальный летописец заметил несообразность в рассказе ростовского книжника. После отступления с Угры русские предприняли энергичные действия против татарского царевича, вторгшегося в московские пределы к югу от Оки. В результате стремительного марша русских дружин татары поспешно бежали в степи. Эта подробность, сообщенная ростовской летописью, плохо согласовалась с версией о бегстве Ивана III к Боровску.
Московский летописец вычеркнул эпизод со «злыми советниками» и отступлением Ивана III к Боровску, а сведения о предательстве соблазненного дьяволом Мамона отнес к рассказу об отступлении полков с Угры к Кременцу. Обличая Мамона, книжник старательно списал из Ростозской летописи неуместную ссылку на соблазнение дьяволом Адама и Евы: «Сам бо дьявол тогда усты Мамоновы глаголаше, той же древле вшед возми и прельсти Адама и Еву».
Приведенный рассказ о «злых советниках» Ивана III, обличенных Вассианом, несет на себе отчетливую печать позднего литературного сочинительства.
Уникальные сведения о «стоянии на Угре» сообщает неофициальная московская летопись (Софийский II свод), отразившая свод 1518 г. Полагают, что известие этой летописи об Угре имеет раннее происхождение и отличается такой же достоверностью, как записи ростовской летописи.
Такая оценка вызывает сомнения. В самом деле, могут ли быть одинаково достоверными сведения, решительно противоречащие друг другу?
Авторы летописи (по спискам Софийской II и Львовской) включили в свое сочинение полный текст «Послания» Вассиана и составили наиболее подробный комментарий к нему. Результатом явилось удвоение рассказа о возвращении Ивана III с Оки на Москву. Первый рассказ воспроизводил московскую версию о том, что Иван III, напрасно прождав татар в Коломне, вернулся в Москву, чтобы приготовить город к осаде, затем получил благословение и отправился на Угру. Вторая версия, служившая как бы иллюстрацией к «Посланию» Вассиана, гласила, что «злые советники» убедили Ивана III уже в самом начале войны бросить армию и «бежать» из Коломны в Москву. Страх перед татарами был столь велик, что государь приказал сжечь Каширу. Беспокоясь за сына, оставшегося на Оке, Иван III приказал воеводе насильно препроводить наследника из армии в столицу. Однако в отличие от струсившего Ивана III наследник «мужество показа, брань прия от отца, а не еха от берега, а кристьянства не выда». Рассказ о бегстве государя в Москву очевидным образом противоречил данным ростовской летописи и официального свода 1490-х гг. Иван III и его сын стояли на границе до тех пор, пока Орда угрожала Москве.
Ахмат не решился идти на Москву прямым путем и ушел на территорию союзной Литвы, после чего Иван III выехал в Москву. Для паники не было ни малейших оснований. Русь, а не Орда добилась неоспоримого успеха на начальном этапе кампании.
