Каковы же были результаты подобной политики в округах Донской области, занятых советскими войсками? В. Ларин, комиссар Хоперского округа, отметил в своем докладе: «Основы кулачества, сливок в округе не осталось. Все более или менее известное съезжало, а осталась мелкая рыбешка… которую по существу надо было бы самое большее выслать из пределов округа в рабочие батальоны. Однако разъяснения Южфронта предписывали расстрелы… Купчики, просидев месяц, другой, пристраивались в качестве специалистов в совнархозы, в совхозы и т. д., остались на поверхности плавать. Нашу карающую руку в большинстве испытали только бывшие хуторские атаманы да непроглядная темнота, падкая до чужой собственности, тащившая хозяйство красноармейцев. В революционной политике расслоения трибунал сыграл плачевную роль».
Не террор был главным в завязывающемся узле новых противоречий. Были причины и поглавнее.
С установлением советской власти в освобожденных районах начались социалистические преобразования. Войсковая собственность на землю отменялась. Помещичьи имения превращались в советские хозяйства, был создан ряд коммун и артелей. Было запрещено хранение и использование всех денежных знаков, кроме советских. Приказ № 239 от 16 февраля 1919 г. по Южному фронту предписывал «всех виновных в дальнейшем распространении незаконных денежных знаков рассматривать как врагов Советской власти и предавать суду революционных военных трибуналов». Все предметы первой необходимости брались на учет, на основные продукты была введена карточная система. Борьба обострялась решительными мерами по изъятию «хлебных излишков», причем брали и у «кулаков», и у «трудящихся».
Положение усугублялось отсутствием достаточного количества работников и слабым контролем со стороны Донбюро и Гражданского управления. Даже в мае 1919 г. посланный с проверкой от ВЧК И.И. Скрамэ докладывал, что в Хоперском и Усть-Медведицком округах советская власть на местах в зачаточном состоянии. Нет работников, отсутствуют какие бы то ни было инструкции из центра.
Во главе ревкомов, окружных и станичных, ставились «элементы, наиболее пострадавшие от Краснова…», которые, «вспоминая прежние обиды, допускали ряд безобразий, оказывались сплошь и рядом людьми нечистоплотными, бандитски настроенными»[102]. Посланный в Хоперский район для организации совнархозов коммунист Нестеров докладывал в Казачий отдел, что в местных органах власти сидят бывшие правые эсеры и бундовцы, «причем часто этими элементами инструкция о терроре понималась как полное уничтожение казачества», а руководящим принципом служило: «чем больше вырежем казачья, тем скорее утвердится Советская власть на Дону».
Агитация казачества считалась делом важным, но на должную высоту поставлена не была. Зато белые агитаторы промашки не дали. Раскрыв рты, слушали ошалевшие казаки, что «большевики казаков непременно хотят расказачить, землю у них всю отобрать и отдать петроградским рабочим, а казаков выселить в Сибирь; коммунисты же хотят выстроить большой дом длиною от Черного до Белого моря, посередине будет коридор, а сверху железная дорога, все церкви переделают на театры, на иконы будут делать налоги: на Спасителя – 200 рублей, а на богородицу – 150 рублей»[103].
Во всех докладах с мест повторялось, что настроение казачества подавленное, но оппозиционное, оно твердо лелеет мысль о неизбежной борьбе с коммунистами.
Новые колебания казаков, их недовольство политикой военного коммунизма создали условия, а перегибы и откровенные зверства органов власти и белое подполье послужили детонатором для вспышки в месте, наиболее благоприятном для мятежа.
Местом этим был Верхне-Донской округ, где большинство бывших красновцев (подлежавших репрессиям согласно директиве) с оружием в руках разошлись по домам и остались в тылу Красной Армии.
9 февраля в станицу Вёшенскую въехал штаб Инзенской дивизии. Остатки 28-го Верхне-Донского полка были выстроены на площади. Советское командование благодарило их за помощь, объявило, что мобилизации в Красную Армию не будет, но добровольцам будут рады, после чего казаки были распущены по домам. Добровольцев было мало.
Тем временем новая линия по отношению к казачеству стала проводиться в жизнь. 9 февраля в Воронеже на совещании Донбюро был утвержден ревком Вёшенского района в совершенно новом составе, а также бюро РКП (б) района. Председателем ревкома был назначен Иван Васильевич Решетков, комиссар-инструктор 12-й стрелковой дивизии, в прошлом рабочий обувной фабрики, членами – Ф.В. Векин, В.А. Калюжный, А.Г. Падунов, П.В. Луценко, А. Дорошев, Бирюков. В бюро РКП (б) вошли Грачев, Решетков и Дорошев.
Фомина на посту военного комиссара округа сменил Василий Архипович Калюжный, в прошлом командир батальона войск ВЧК в Могилеве. Фомин удовольствовался должностью помощника военного руководителя.
На следующий день после вступления штаба Инзенской дивизии в Вёшенскую был отдан приказ № 16/79 о сдаче населением оружия в 24 часа под страхом расстрела. 13 февраля частям Инзенской дивизии был объявлен приказ РВС Южного фронта об организации полковых трибуналов. Но полки дивизии в это время были уже далеко на юге, ни один полковой трибунал на территории Верхне-Донского округа не действовал. Однако всех добровольцев из 28-го полка направили в комендантскую команду при дивизионном трибунале, да и трибунал позадержался в Вёшенской, хотя штаб дивизии с 17 февраля выехал из станицы вслед за наступающими частями. Фронт прошел. В станицах остались «гражданские власти» и трибунал, который должен был выловить и наказать активных контрреволюционеров. Станица уже не была едина. Одних должны были привлечь к ответу за прошлые «злодеяния», другие должны были в них стрелять. Меж тем надо было строить новую власть, наводить порядок. Проходящие части оставляли на своем пути и ревкомы, и комбеды, и выборные Советы. Все это теперь надо было привести к общему знаменателю. За дело взялись рьяно. В окружном исполкоме и на местах организовали отделы управления, культпросвета, продовольственные, жилищно-хозяйственные. Появилась временная ЧК. 0ткрылись клубы-читальни. При помощи политотдела Инзенской дивизии начали издавать окружную газету, и некто под псевдонимом «Песчаник» уже тиснул там «Марсельезу красных казаков» —
Мы, вольные птицы широких степей,Не хочем, свободные, рабстваИ ржавое иго господских цепейУтопим в крови генеральства…
Начали брать на учет хлеб и другие продукты. Были открыты советские лавки в Мигулинской, Казанской и Мешковской, намечали открыть в Вёшенской. С торговлей дело, однако, не ладилось. Донские и иные деньги были запрещены. На станицы проходящие части налагали контрибуции. С одной Мигулинской потребовали 3 млн рублей. Советских же денег, за исключением тех, которыми проходящие красноармейцы расплачивались за пищу, ночлег и фураж, не было. Политотдел 8-й армии доносил: «В Донской области в районе станиц Вёшенская, Казанская… благодаря объявлению красновских денег недействительными и отсутствию советских, на рынке громадный наплыв продовольственных продуктов, хлеба, скота. За отсутствием средств у местных ревкомов и отсутствием закупочных комиссий из центра, население сбывает продукты кулакам».
