— Нет. Для нее я буду «надзирателем». Обещаете хранить мой секрет?
— Конечно обещаю! Я полагаю, у вас есть причины не встречаться с людьми, — простодушно сказала Равелла. — Я не выдам вас, сэр.
Хью Карлион поклонился и ушел. Если бы кто-нибудь наблюдал за ним, то увидел бы, что он шел быстро, подняв голову и расправив плечи, вместо того чтобы медленно двигаться с опущенной головой, как бы боясь посмотреть миру в лицо.
Когда дверь за ним закрылась, герцог сел на стул у камина.
— Итак, Равелла, — сказал он, — я жду объяснений.
— Простите, что я заснула прошлой ночью, пекки. Миссис Пим сказала, что вы приходили в будуар и отнесли меня в постель. Я старалась не спать. Я разговаривала с вашей собакой долго, но, наверное, слишком устала.
— Вы не ответили на мой вопрос, — холодно напомнил герцог.
— Должна ли я отвечать? — застенчиво спросила Равелла.
— Я настаиваю на этом.
— Тогда… это… Адриан Холлидей, — пролепетала Равелла. — Он рассердил меня… Я ненавижу его.
— Адриан Холлидей? А, новый управляющий! Я забыл его имя. Чем же он рассердил вас?
— Он говорил такие вещи… Я сказала, я ненавижу его.
— Но ведь вы сами выбрали его в управляющие! Это тревожная новость, Равелла. Вы недовольны им? Я полагаю, вы хотите, чтобы я уволил его.
— Уволить его? — Равелла колебалась, как будто такая мысль не приходила ей в голову. Минуту она обдумывала, потом добавила: — Нет, пекки, я не прошу вас, делать это. Адриан хороший управляющий. Он делает все, что должно было быть сделано еще давно, и люди любят его, особенно фермеры. Моя ссора с ним не связана с его работой.
— Тогда это что-то личное?
Равелла кивнула.
— Полагаю, он сказал, что любит вас.
Равелла снова кивнула, а потом, как будто слова вырвались у нее, сказала:
— Он просил меня выйти за него замуж… Не потому, что любит меня, а потому… потому… по причинам неправильным, несправедливым… Я сказала ему, что он лжец и… ударила его хлыстом по лицу.
— Едва ли это поступок леди.
— Не важно! — горячо сказала Равелла. — Он не имел права так говорить.
— И что же он сказал?
— Я не могу вам сказать. Все равно это неправда.
Герцог посмотрел на ее пылающие щеки:
— Я могу догадаться, что почтенный Холлидей сделал неодобрительные замечания о вашем опекуне?
— Как вы угадали?
— Это нетрудно. Сын священника предложил вам защиту вашего доброго имени, а вы ударили его по лицу. Не очень благородный способ отказаться от его защиты.
— Он не имел права говорить такие вещи! Это неправда. Пекки, я знаю. Если люди говорят так о вас, значит, они завидуют.
— А если это правда? — медленно спросил герцог.
— Для меня — никакой разницы. Я люблю вас и собираюсь остаться с вами. И никто на земле не отберет вас у меня.
Голос ее звенел, глаза блестели. Герцог посмотрел на нее и встал.
— Думаю, вы вовремя приехали в Лондон, — спокойно сказал он. — Вы получите хорошее образование в свете, и я удивлюсь, если ваше сердце не окажется занятым уже в ближайшие недели.
— Что вы имеете в виду? — с подозрением спросила Равелла. — Что я должна влюбиться в кого-нибудь? Как вы можете так говорить, пекки! Вы знаете, что я думаю о молодых людях.
— Не будет самонадеянно напомнить вам, что вы знаете не очень многих?
— Это правда, — согласилась Равелла. — Но я совершенно уверена, что молодые люди не смогут оторвать меня от вас.
— Посмотрим. Между прочим, Гарриэт получила мои указания одеть вас так, как подобает наследнице и моей подопечной.
Равелла взвизгнула от радости:
— Пекки, это замечательно! Мне так хочется показаться вам в новых платьях. Как вы думаете, я буду выглядеть в них лучше? — Она помолчала и добавила застенчиво: — Так, как леди прошлой ночью, особенно те, которые сидели рядом с вами, когда я приехала?
— Надо будет посмотреть, Равелла.
— Да, — вздохнула девушка.
Хотя она была очень занята, утоляя голод, Равелла не пропустила ни взглядов, которые Лотти посылала герцогу, ни томных манер, которыми пыталась привлечь его внимание Ориэль. Она хотела задать множество вопросов. Но герцог, очевидно, не интересовался продолжением разговора.
Во время легкого ленча они говорили о Линке. Потом герцог объявил, что он собирается в клуб, а Равелла должна ждать прибытия леди Гарриэт.
Оставшись одна, Равелла стала думать о Лотти и Ориэль. Трудно было определить, чем они отличаются от других женщин, которых она встречала, но разница — хотя она не была уверена, что ей нравится, — определенно была. Однако Равелла была уверена, что герцог восхищается ими, иначе их не было бы за столом.
Она решила, что это указывает на его вкус, и подошла к большому зеркалу, висевшему на обитой парчой стене, чтобы посмотреть на свое отражение.
— Я могу стать хорошенькой, — громко сказала себе Равелла, — но для этого многое надо сделать.
Она вздохнула, вдруг заскучав о Линке, о прогулках на Старлайте, дававших почувствовать ветер в лицо и солнце на щеках. Как хорошо было бы там, если бы герцог был рядом и скакал на своих вороных конях!
Чудесно было бы снова оказаться в Линке с герцогом! Но если она не может быть с ним в Линке, должна быть довольна тем, что она с ним в Лондоне.
Равелла ясно видела, что здесь ему будет нелегко избегать ее. Но когда он будет дома, они не будут одни. С ними будет леди Гарриэт. Равелла начала думать о леди Гарриэт не только как о компаньонке, которую придется терпеть, если она должна остаться в Мелкомб-Хаус вместе с герцогом, но как о человеке. Она с опаской задумалась, какой же окажется младшая сестра герцога. Ей не понравилась леди Элинор. Она судорожно надеялась, что леди Гарриэт не будет на нее похожа.
— Понравлюсь ли я ей? — спросила себя Равелла, состроив гримасу, исказившую ее изображение в зеркале.
— Леди Гарриэт Беркли, — доложил дворецкий, и Равелла быстро обернулась, чтобы увидеть свою компаньонку.
На минуту она испугалась. Женщина, стоявшая в дверях, была одета в черное с ног до головы. Одежда была неэлегантной и поношенной, но под оборками капора Равелла увидела лицо и перестала бояться. Это было лицо молодой женщины, моложе, чем ожидала Равелла. Она улыбалась, а глаза ее были похожи на глаза герцога и по форме, и по цвету.
Равелла порывисто кинулась вперед, потом вспомнила о вежливости, а молодой голос произнес:
— Так вы Равелла! Разве это неприятно?
Гарриэт Беркли было двадцать семь лет. Она была последней в семье и потому получала меньше внимания и от родителей, и от старших сестер. Ее отец, надеявшийся на еще одного мальчика, игнорировал ее, а мать, озабоченная поисками мужей для старших дочерей, имевших ограниченный доход, сердилась, что приходится тратиться на детскую, в то время как для приемов пригодился бы каждый пенни.
