Гарриэт росла, донашивая старые платья, порученная неподходящим нянькам и мало оплачиваемым гувернанткам до восемнадцати лет, когда ее мать решила, что надо поскорее выдать ее замуж, и повезла в Лондон в надежде найти подходящего претендента.
Как раз перед этим в жизни Гарриэт произошли два события первостепенной важности. Во-первых, умер ее отец, что означало даже большую бедность, чем до того. Во-вторых, она влюбилась.
Это была короткая, бурная и несчастливая любовь, как для нее, так и для человека, которого она полюбила, потому что с самого начала они знали, что у них никогда не будет возможности пожениться. Они любили с всепоглощающей страстью юности, отбросив мысль о неизбежной разлуке, но страстно стремясь быть вместе, как будто могли остановить время и продлить миг вечности.
Он уехал, и Гарриэт поняла, что это не было только детским увлечением и что она никого больше так не полюбит.
Поездка в Лондон оставила ее равнодушной, ей было все равно, что случится. Когда наконец сэр Гифорд сделал ей предложение, она приняла его по настоянию матери без возражений. Равнодушие настолько проникло в ее сознание, что он казался ей тенью, а не реальным человеком.
После свадьбы наступило горькое пробуждение. Сэр Гифорд, на пятнадцать лет старше ее, был грубиян и бездельник. Гарриэт понадобилось немного времени, чтобы понять, что он использует ее только для выхода самых необузданных страстей и интересуется ею только как женщиной, которую можно ограбить в подходящий момент.
Когда он был пьян, он бил ее, но она предпочитала это трезвым моментам, когда ее тошнило от его ласк. Безудержный игрок, он за пять лет проиграл свое состояние и каждый пенни, которым владела Гарриэт. Разоренный и ожидающий долговой тюрьмы, он попытался убить себя, но неудачно. Прострелив себе легкое, он прожил ворчливым и невыносимым инвалидом еще год.
Гарриэт ухаживала за ним, справляясь как могла с мужем, который ругал ее, что бы она ни делала для него, и кредиторами, осаждавшими дом в попытках получить долги. Когда сэр Гифорд умер, Гарриэт заболела. Было облегчением не бояться, что он потащит ее в постель, и знать, что она больше не услышит его пьяного голоса, и не лежать избитой, когда он отправлялся из дому, как он часто говорил ей, в поисках женщины, которая не была бы похожа на айсберг.
Мать сэра Гифорда, вдовствующая леди Беркли, взяла Гарриэт в свой дом в Челси. Когда Гарриэт оправилась после болезни, она выяснила, что ее обязанности те же, что у бесплатной служанки и компаньонки, которая не смеет делать замечаний.
Леди Беркли, обозленная жизнью и характерами как мужа, так и сына, сочла удобным для себя обвинить Гарриэт в смерти сына и проводить большую часть времени, критикуя поведение семьи Гарриэт. К сожалению, вскоре после женитьбы пьянство сэра Гифорда и его поведение привели к публичному скандалу, и большинство людей прекратили с ним знакомство. Бедная Гарриэт тоже была осуждена, хотя едва ли могла отвечать за наклонности мужа. Будучи гордой, она, как только поняла, что случилось, устранилась от общества, решив, что никогда не станет объектом пренебрежения.
Хуже чем потеря друзей и знакомых было то, что ее родственники — сестры и их мужья — не любили ее мужа, сочли удобным забыть, что она существует отдельно от него, и игнорировали их обоих. Они по обязанности писали Гарриэт на Рождество, но не делали попыток пригласить ее к себе или после ее потери заезжать к ней, когда бывали в Лондоне.
Себастьян унаследовал герцогство через год после ее замужества. Он не предполагал стать наследником не только титула, но и огромного состояния Мелкомбов. У предыдущего герцога было два сына, и только несчастный случай и фатальная болезненность принесли Себастьяну титул.
Иногда Гарриэт с огорчением думала, как отличалась бы ее жизнь, если бы она оставалась незамужней, когда Себастьян получил наследство. Но сожаления были бесполезны. Сэр Гифорд был ее мужем, и не только он не разговаривал ни с кем из ее семьи, но и все они время от времени прилагали усилия, чтобы объяснить Гарриэт, что Себастьян — неподходящий компаньон для нее и что она никогда ни при каких обстоятельствах не должна связывать себя с ним.
Когда в это утро он зашел в дом ее свекрови в Челси, в душную переполненную гостиную, сердце Гарриэт застучало. Она забыла, как он красив и как она всегда восхищалась его повелительными манерами, воспитанием и властностью. Когда Себастьян объяснил ей, почему он искал ее, она ни минуты не колебалась. Гарриэт понимала, что ей повезло и она убежит от нищеты и сможет не слушать кислых сентенций свекрови по поводу ее решения покинуть Челси.
— Если ты поедешь в Мелкомб-Хаус, ты навсегда погибнешь для общества, — сообщила ей свекровь.
Гарриэт, унижаемая годами бранью, не ответила, что погибнуть для общества, которым она наслаждалась в Челси, было бы невыразимым счастьем.
— Репутация твоего брата всеми обсуждается, — продолжала леди Беркли. — Действительно, компаньонка его подопечной! Из всего, что известно, вероятно, это одна из его девиц, которую он хочет навязать обществу. Лично я никогда не слышала о дочери Шейна.
— Себастьян сказал, — отважилась Гарриэт, — что лорд Роксхэм оставил ей свои деньги.
— Подходящая басня, — фыркнула леди Беркли. — Лорд Роксхэм был хороший человек. Я часто слушала его, он говорил как благодетель церкви и приютов. Если он оставил деньги не своей собственной семье, то уж не тому, о ком заботится твой брат, можешь быть уверена. Нет, Гарриэт, боюсь, тебя дурачат, но ты не слушаешь, когда я тебя предупреждаю. Если ты сейчас уйдешь, не приходи ко мне с хныканьем, я тебя не приму.
— Я не приду, мадам, — спокойно ответила Гарриэт.
— Лучше не ходи, — сказала леди Беркли, — но, если ты решила предпринять такой безрассудный и предосудительный шаг, мне остается только молиться за тебя. Но я предупреждаю, ты идешь в дом зла. Я бы не выполнила своей обязанности, если бы не сказала тебе об этом.
— Простите, мадам, но я решила, — был ответ Гарриэт.
На кончике языка у нее вертелись слова, что, как бы ни была плоха жизнь в доме Себастьяна, она не может быть ужаснее и печальнее жизни с ее мужем.
Но годы жизни в несчастье научили Гарриэт тщательно подбирать слова, так же как научили бояться.
Она очень нервничала, когда наемная карета привезла ее к Мелкомб-Хаус, украшенному портиком с колоннами, и лакей в великолепной ливрее спустился по ступеням, чтобы открыть для нее дверь. Она дрожала, когда дворецкий, важный и торжественный, вел ее по покрытой мягким ковром лестнице с красивыми балюстрадами и огромными зеркалами, отражавшими ее темную фигуру в дешевом трауре. Когда она вошла в желтую гостиную, то увидела не элегантную совершенную девушку из общества, а девочку в потрепанном платье, почти школьницу, глядящую на свое отражение в зеркале. Гарриэт внезапно почувствовала, что ее страхи беспочвенны.
Здесь среди всего великолепия был кто-то, такой же простой, как и она сама, кто-то, кого она могла не бояться и кто, слава богу, мог не бояться ее.
