– А ты скажи своей Дане, что женился! Вот она разозлится…
– Женился на женщине, которая беременна от другого… Да, это большое достижение! – подхватывает он.
– Но ты же не обязан рассказывать ей всю правду! В свое время она тебе лгала…
– Ты права.
Карл не сводит с меня глаз, и я читаю в них недоумение. Думаю, для него неожиданность, что мы вдруг заговорили о деньгах и о сексе. А ведь это чистая правда – ну, что я вышла за него по материальным соображениям. Ежемесячная рента в четыре тысячи фунтов фигурирует в нашем брачном договоре, пусть даже на этом настояла Бренда, а не я. Я поигрываю лежащим на столе чеком, и Карл невольно следит за моими движениями.
– И почему же ты не обналичила чек?
– Потому что в этом нет нужды. Вы внесли квартплату за полгода вперед, твоя мать купила почти всю недостающую мебель…
– Но ведь эти деньги предназначаются тебе!
– Я знаю. Карл, постарайся понять меня правильно… Я с четырнадцати лет работаю и привыкла сама себя содержать.
– Понимаю, – спешит согласиться он.
– А я понимаю, что вы с Брендой хотели облегчить мне жизнь. Но если мне не нужны деньги, я их не возьму. Моя мама любила повторять: то, что легко дается, не ценится.
Вид у Карла все такой же удивленный, и я не могу сказать с уверенностью – то ли он не совсем понимает, что я говорю, то ли просто не ожидал от меня такого. Вдруг Карл хмурится, печально качает головой:
– Не думаю, что сейчас у тебя так уж мало проблем, Шарлотта.
– Я справляюсь, – отвечаю я, и голос у меня дрожит. – Алекс оставил мне в наследство замечательных родственников.
Взволнованная улыбка Карла – из тех, которые согревают душу, когда мы грустим. Наверное, он тоже чувствует, что я растрогана, потому что берет мою руку, пожимает мне пальцы. Благодаря ему у меня возникает ощущение, будто небо над головой наконец-то проясняется – в первый раз за два месяца, после полнейшего мрака и пустоты.
Я улыбаюсь в ответ и тоже пожимаю руку Карлу.
– Хорошо, что ты приехал. Ты не представляешь, как я рада…
Глава 9
Жизнь берет свое
Мы приезжаем в клинику задолго до назначенного часа, и я сразу начинаю нервничать. Ожидание для меня – мука. Я сижу и прислушиваюсь к своим ощущениям, но, если не считать некоторой тяжести внизу живота, со мной все в порядке.
Когда дело доходит до заполнения анкеты, я все время обращаюсь к Карлу с вопросами, которые при других обстоятельствах задавала бы Алексу. Я же не знаю, рождались ли в семье Эвансов близнецы или дети с врожденными пороками развития. То же самое касается и беременностей с повышенным риском, и случаев трисомии[5]. Я узнаю́, что Карлу двадцать восемь и что между двумя благополучно выношенными беременностями у его матери случился выкидыш. Мне грустно это слышать, и на некоторое время я погружаюсь в раздумья. Означает ли это, что и со мной может случиться что-то подобное? Понятия не имею. Я кладу руку на живот, словно этого простого жеста достаточно, чтобы защитить растущего там малыша. Не знаю почему, но я думаю о нем все чаще и чаще.
Подходит наша очередь, и доктор Мелани Ганьон приглашает нас с Карлом в кабинет. Она долго разговаривает с нами, словно пытается убедить меня в том, что моя беременность протекает нормально. Мне же не терпится перейти к следующему этапу. Я совершенно не сомневаюсь в том, когда произошло зачатие, поэтому, если верить ее прогнозу, родить я должна двадцатого мая плюс-минус несколько дней. Я слушаю доктора не перебивая, смотрю, как она записывает дату на листке картона. Кладу листок к себе в сумочку, хотя уверена, что и так ее не забуду. Двадцатого мая я стану мамой.
Еще десять минут уходит на советы общего характера, после чего доктор Ганьон уводит меня за ширму для гинекологического осмотра. Должна же она проверить, что мое тело говорит то же самое, что и моя голова; другими словами, что я действительно на четырнадцатой неделе беременности. Она наверняка думает, что отец моего малыша – Карл, и это меня немного смущает. Странное дело – только сейчас я по-настоящему понимаю, что он здесь делает. Он исполняет обязанности Алекса и поддерживает меня, как и обещал.
Когда доктор приглашает Карла присоединиться к нам за ширмой, становится ясно, что обследование еще не закончено. Мадам Ганьон проводит датчиком по моему животу, и вдруг репродуктор оживает. Мы слышим быстрый, неприятной тональности стук.
– Это стучит сердце вашего малыша, – объявляет доктор. – Все хорошо.
Карл жестом выражает удивление, а я – я замираю. Вслушиваюсь в это биение – первое ощутимое доказательство того, что дитя, которое я ношу, живет, на самом деле существует. Мне трудно в это поверить, и я, как дурочка, повторяю за доктором каждую ее фразу. Значит, с малышом все в порядке? И он здоров? «Да, конечно!» – с улыбкой заверяет она.
И объясняет: это совершенно нормально – что сердечко малыша бьется так быстро, но ее голос доносится до меня словно издалека. Все мое внимание сосредоточено на этом звуке. Ощущение такое, будто во мне, в моем лоне, сконцентрировалась целая вселенная. И поняла я это только теперь. После недель пустоты и смерти я чувствую, как жизнь берет свое. Теперь все по-другому, все вращается вокруг него – крошечного комочка у меня в животе. Хрупкое, чудесное равновесие… Может, мне все это снится? Странно, что такой неприятный звук может настолько занимать мои мысли. Я автоматически ищу глазами Карла. Он смотрит на меня и радостно улыбается.
– Это… невероятно! – шепчу я.
– Да. Невероятно…
И Карл проводит рукой по моей щеке. Но это не банальная ласка – он смахивает слезу, хотя я ее даже не чувствую. Я нервно улыбаюсь, глядя, как зонд двигается по моему животу. Доктор указывает на старенький монитор. Я привстаю, насколько это возможно, хотя, чтобы увидеть картинку, было бы достаточно просто повернуть голову. Карл зна́ком показывает, что лучше бы мне не шевелиться.
Картинка на экране нечеткая, малопонятная. Я щурюсь, но рассмотреть удается только трепещущее в самом центре сердечко. Мой взгляд перебегает с экрана на Карла. Я ничего не хочу пропустить. Хочу видеть и ребенка, и реакцию Карла. Хочу, чтобы в этот момент я была не одна.
Все это время он смотрит на экран, но теперь отвлекается, чтобы лучезарно мне улыбнуться. Он растроган, я прекрасно это вижу.
– Хотите узнать, мальчик это или девочка? – спрашивает доктор.
– Да, пожалуй…
– Вам повезло, это отлично видно на мониторе. Обычно об этом можно говорить только на пятом месяце…
Доктор продолжает водить по животу датчиком, а мы с Карлом снова обмениваемся взглядами. Я безмолвно спрашиваю у него, хорошо это или нет – знать пол ребенка заранее. Он сжимает мои пальцы так крепко, что я начинаю опасаться, как бы они не сломались. Доктор молчит, наверное, ждет согласия Карла. Он едва заметно кивает.
