Начинался апрель, но было холодно. Вся Англия много месяцев замерзала. На континенте, и об этом было известно на основании изредка приходивших писем, ситуация едва ли была лучше. Движение товаров практически замерло, поскольку по Рейну, Эльбе и Темзе могли ходить только приспособленные для колки льда суда. В начале марта стало казаться, что весна постепенно вступает в свои права. Снег исчез, люди устраивали праздники. Они танцевали в грязи на улицах и полях, радуясь тому, что время снега и льда миновало.
Однако столь неуважительное поведение, по всей видимости, разозлило зиму, поскольку неделю назад она как будто началась снова. Снег не шел, однако все замерзло: и лужи, и небольшие стоячие пруды, образовавшиеся повсюду, и Темза со всеми ее многочисленными притоками.
– От теплицы до дома я бежал бегом, а там рукой подать. И вот ног почти не чувствую. Я ответил на ваш вопрос?
Овидайя молча кивнул. Невольно вспомнил, как Хук измерял температуру, и мысленно отругал себя за то, что перестал по утрам делать замеры термометром. Что ж, ему нужно было прояснить вопросы, которые важнее средней температуры в Уорвике или Саффолке.
Кинжал Марсильо со скрипом разрезал фрукт, на карту, лезвие и руки хозяина дома брызнула красная жидкость. Он взял половинку фрукта и протянул Овидайе. Тот принял ее и откусил. Генерал наблюдал за ним.
– Можете ничего не говорить. Лицо у вас перекошенное. Слишком кислый, я прав?
– Он действительно не настолько сладок, как ожидаешь от граната. Я думал, ваш ботанический сад отапливается.
– И это так. Причем равномерно. По указанию нашего гения из Гааги я приказал установить не только угольную печь, но еще и медные трубки, которые проходят между грядками. Они служат не для орошения, нет, по ним циркулирует нагретая печью вода.
Под «гением» Марсильо, без сомнения, подразумевал знаменитого натурфилософа Христиана Гюйгенса, с которым Овидайя связывался через Ост-Индскую компанию. И, обращаясь к генералу, он произнес:
– Простите меня за прямоту, но почему тогда этот фрукт столь несъедобен? Разве в таком случае он не произрастает в вашем ботаническом саду при тех же условиях, которые имеются у него в южных краях?
– Этот господин Гюйгенс – человек очень талантливый. Но пока он не придумает аппарат, который повторит свет солнца, этого важного ингредиента будет не хватать. Любой, по крайней мере любой итальянец, знает, что гранаты, а также апельсины и финики особенно сладки, если солнца много. Ваш соотечественник, Неемия Грю, пишет об этом в своей «Анатомии растений». Однако мне кажется, что для того, чтобы подарить этой жутко дождливой Англии больше солнечных лучей, потребовалось бы Божественное вмешательство.
– А что насчет нашего кофейного растения, генерал? Этим плодам тоже нужно большое количество солнца?
– Что ж, они ведь растут в Аравии.
– Однако же на высокогорье. Там может быть достаточно прохладно. Кроме того, я слышал, что Людовик Великий велел привезти в Версаль десять тысяч апельсиновых деревьев и более сотни его садовников круглый год поддерживают цветение определенной их части. Значит, это должно быть возможно.
Марсильо пожал своими широкими солдатскими плечами:
– Вряд ли мне нужно объяснять вам, что ботаника, как и вся натурфилософия, в конечном итоге основывается на накоплении познаний через опыт. Если наш друг Гюйгенс намеревается измерить скорость света, он делает это посредством экспериментов. Так и нам придется выяснить, как ведет себя кофейное растение, если поместить его в теплицу.
– Однако для этого нам нужно его сначала получить, – вздохнул Овидайя.
С верхнего этажа послышалась возня. Судя по всему, кто-то из гостей только что встал.
Марсильо резко наклонился вперед:
– Я должен поговорить с вами. Наедине, пока не спустились остальные.
– Прошу вас, генерал.
– Я считаю ваш план реальным, и я об этом вам уже говорил. Только вот… есть две вещи, которые меня тревожат. И обе они касаются бытия гераклидов.
Гераклиды, сыновья Геракла. Это понятие придумал Пьер Жюстель, опьянев от пунша.
«Геракл поехал к Гесперидам, чтобы украсть у королев нимф золотое яблоко, – декламировал он, подняв бокал. – Разве масштабы нашей кражи несопоставимы с этим? Мы украдем у властелина мира его самое драгоценное растение, вино ислама, Черного Аполлона! Мы – гераклиды! За нас!»
После этого все выпили еще по чашке пунша и весь вечер поминали гераклидов. Овидайя не стал возражать против этого понятия, хотя оно казалось ему дурацким. Однако, пока никто не думал называть его Гераклом, ему было все равно.
– Нас, генерал? Вы не могли бы выражаться яснее?
Снова возня. Встал еще кто-то.
– Я не уверен, что мы в полном составе, Овидайя. Я знаю, что комплектацией группы занимаетесь вы. Однако, как вам известно, по долгу службы мне поручали собирать необходимые для каждой операции войска в различных армиях.
– Понимаю. Что ж, полагаю, Кордоверо присоединится к нам позже. Его способности и связи могут нам очень пригодиться. Он бегло говорит по-арабски и выглядит – по крайней мере, я так полагаю – даже немного по-восточному: говорят, среди его предков были мавры.
Марсильо покачал головой:
– Нет, я о другом. У нас есть торговец-гугенот, мастерица перевоплощений, капитан, этот загадочный португальский еврей, о котором вы только что говорили, и ученый, то есть вы, – он слегка поклонился, – а также старый солдат, ботаник и знаток турок. Однако кое-чего не хватает.
– И вы снова говорите довольно туманно, друг мой.
– Прошу прощения. Я полагаю, что вы собрали группу из потрясающих талантов, и все же мне кажется, что нам потребуется еще один важный талант. Однако я не знаю какой. Называйте это интуицией, шестым чувством, если хотите. Игнорируйте, если вам угодно.
Овидайя покачал головой:
– Честно говоря, милый генерал, я испытываю примерно то же самое. С тех пор как много месяцев назад я принялся изучать полученный от моего друга Пьера Бейля список мужчин и женщин и некоторые в конце концов оказались здесь, меня что-то тревожит. Прежде я полагал, что подобная нервозность – просто часть моей натуры. Однако, возможно, вы правы и оно является результатом вполне определенного просчета. Я подумаю над этим.
Трухлявые половицы заскрипели под чьими-то шагами.
– Если вы хотите сообщить мне о второй своей тревоге до завтрака, то, пожалуй, это ваш последний шанс.
Генерал поглядел на половину граната, которую держал в руке.
– Да. У бейлербеев, турецких генералов, есть поговорка, которую я выучил в плену: «Победоносные воины сначала побеждают, а затем отправляются на войну, в то время как побежденные воины сначала отправляются на войну, а затем пытаются победить».
– Полагаю, тем самым вы хотите сказать, что мы должны как следует подготовиться, прежде чем отправляться в Моху.
