71 Так начался следующий этап моей жизни: полировка шершавой души уличного мальчишки lépero для превращения его в благородного испанца.
— Ты научишься ездить верхом, фехтовать, стрелять из мушкета, есть с помощью вилки и танцевать с дамами. Может быть, попутно и ты меня чему-нибудь научишь, — заявил дон Хулио. — Надеюсь, что эта затея не закончится в конце концов тем, что голову твою выставят на городских воротах.
И кому же, как вы думаете, предстояло стать моим наставником? Кому, как не человеку, который похвалялся, что убил сотню мужчин, любил тысячу женщин, штурмовал крепостные стены, поливал кровью палубы кораблей и сочинял баллады и пьесы, заставлявшие рыдать суровых воинов!
Матео не пришёл в восторг от этого нового поручения, тем паче, что мы оба стали настоящими узниками на гасиенде дона Хулио, а появляться в столице нам было запрещено.
Честно говоря, мы оба не вполне понимали, какими соображениями при этом руководствовался дон Хулио. Допустим, он не пускал Матео в Мехико потому, что для того было по-прежнему небезопасно показываться в столице — судья, который хотел его повесить, всё ещё находился при должности. Но с какой стати дон Хулио отправил меня на гасиенду и поселил там под видом своего кузена?
— Ты ему нравишься, — сказал Матео. — Дон Хулио, как converso, сам претерпел немало несправедливостей. Он сочувствует угнетённым и в отличие от меня видит в тебе нечто большее, нежели просто лживого, вороватого lépero.
Мы оба подозревали, что помимо желания вознаградить нас за нанесение смертельного удара воителям-Ягуарам у дона Хулио имелись также и какие-то иные мотивы, и порой задавались вопросом, уж не задумал ли он дать нам новое, ещё более опасное поручение, для которого требовались проверенные люди. Поручение настолько рискованное, что никто другой, кроме нас, за него бы просто не взялся.
Дон Хулио владел двумя большими домами: одним на гасиенде в пятидесяти лигах к югу от Мехико, а другим — в самой столице Новой Испании. Впоследствии я узнал, что когда он не путешествовал, то большую часть времени проводил на гасиенде, тогда как его жена предпочитала жить в столице.
Согласно первоначальным установкам encomiendas, индейцы должны были платить конкистадорам дань. Их также часто заставляли работать на хозяина и клеймили как рабов. Но постепенно стала складываться система гасиенд, земельных владений. Иные гасиенды были такими же большими, как и крупные encomiendas, включая в себя целые деревни или даже небольшие города. А рабство индейцев отменили, так же как клеймение и дань, хотя, по существу, они всё равно работали на хозяев практически даром. Индейцы были привязаны к земле. Земля кормила их, одевала и защищала. А земля отныне принадлежала испанцам. Фактически в Новую Испанию была перенесена из Европы феодальная система: дворяне, владевшие поместьями, существовали за счёт крестьян, работавших на их земле.
Лишь немногие владельцы гасиенд действительно прожинали в собственных огромных поместьях. Большинство, как, например, жена дона Хулио, большую часть года проводили в Мехико, где могли наслаждаться удовольствиями и удобствами жизни в одной из величайших столиц мира. Необычные отношения между доном Хулио и его женой — супруги жили порознь большую часть времени — не обсуждались, но, в конце концов, я выяснил, почему учёный сеньор предпочитал держаться подальше от этой особы с непростым нравом.
Гасиенда дона Хулио простиралась далеко — во всех четырёх направлениях. До границ её нужно было ехать верхом целый день. Попокатепетль, Курящаяся Гора, и Истаксиуатль, Белая Женщина, — два великих вулкана, заснеженные вершины которых пронзают сами небеса, — были оба видны из комнаты в большом усадебном доме, где меня поселили. Любуясь вулканами, я всегда вспоминал удивительную ацтекскую легенду, рассказанную мне Целителем.
Истаксиуатль была дочерью некоего владыки ацтеков, во владения которого вторглись враги. Чтобы защититься от них, он собрал всех своих воинов у подножия великого храма Уицилопочтли, бога войны.
— Истаксиуатль — самая прекрасная девушка в нашей стране, — сказал он воинам. — Тот из вас, кто проявит наибольшую храбрость на поле брани, возьмёт её в жёны.
Попокатепетль был самым храбрым и самым сильным из воинов. И этот юноша давно любил Истаксиуатль, но не осмеливался к ней подойти, поскольку происходил из незнатного рода — его отец был простым земледельцем. Попокатепетль занимал в обществе столь низкое положение, что не имел права даже смотреть на дочь вождя и при её появлении вынужден был отводить взгляд.
Истаксиуатль узнала о его любви, и с некоторых пор они тайно встречались в саду близ её покоев, когда Попокатепетль нёс во дворце стражу. И вот разразилось сражение, в котором Попокатепетль оказался самым могучим воином; он повернул прилив битвы вспять и прогнал врагов от стен родного города. Но отважный юноша этим не ограничился: он преследовал врагов за пределами городских стен и изгнал их из страны.
Тем временем придворные завистники стали убеждать владыку, что брак его единственной дочери с простым солдатом, сыном крестьянина, будет оскорблением для правящего дома и всей знати. Правитель послал к Попокатепетлю убийц, а сам предусмотрительно сказал дочери, что Попокатепетль якобы погиб в сражении.
Сердце девушки не перенесло утрату возлюбленного, и она умерла от горя раньше, чем вернулся расправившийся с убийцами Попокатепетль. Когда герой узнал, что его любимая умерла из-за вероломства родного отца, он убил правителя, перебил всю знать, выстроил среди поля величественный храм и положил тело возлюбленной на его вершину, поместив над ним факел, чтобы Истаксиуатль всегда было светло и тепло. Второй такой же храм он воздвиг для себя и под таким же факелом присоединился к своей возлюбленной в смерти.
Прошло много лет, храмы превратились в высокие горы и покрылись вечными снегами, но внутри их продолжает гореть неугасимое пламя любви.
Что касается меня самого, то я так и не забыл ту девушку в карете, которая спасла мне жизнь в Веракрусе. Когда я смотрел на вулкан Истаксиуатль, он напоминал мне голову, груди и ноги спящей женщины. Интересно, какой женщиной стала эта девушка, Елена?..
