На несколько долгих мгновений она прижалась к нему, чувствуя странное умиротворение.
— Ты слишком хорош для меня, Джексон. Слишком хорош даже для самого себя.
— Тогда оставайся сегодня со мной. — Джей Пи ласково взял ее лицо в свои ладони. — Может быть, ты не нуждаешься сегодня в любовнике, Кэт, но тебе нужен друг. Каждый нуждается в друге.
— Я не могу. Мне нужно побыть одной.
Что ее удивило, так это собственная реакция. Вдруг ей невероятно захотелось сделать для него что-нибудь хорошее.
— Послушай, — торопливо сказала она, боясь, что переменит решение, — послушай, почему бы тебе не приехать ко мне завтра вечером?
Он поморгал.
— Я думал, что ты никому не позволяешь видеть свои работы.
— Да. — На этот раз ее зеленые глаза не дрогнули под взглядом его спокойных серых глаз. — Далеко не всякому.
И прежде чем Джей Пи успел ответить, Кэт повернулась на каблуках.
— Ну, — сказала она живо, — я думаю, для одного вечера довольно мелодрам.
Она сконфуженно схватила пальто и фотоаппаратуру: как получилось, что, приехав, чтобы разорвать отношения, она пригласила его посмотреть ее работы?
Об этом же подумал и Джей Пи.
— Во сколько завтра? — кивнул он, когда она прошагала мимо к двери.
Кэт заколебалась.
— Я позвоню.
— Договоримся на семь. Я принесу пиццу. И не смей передумать, Кайли. Я знаю, где ты живешь.
Вместо ответа Кэт хлопнула дверью так, что Джей Пи Харрингтон улыбнулся. Еще одна ночь с ней. Да, с такой женщиной не соскучишься! Теперь к Кэт Кайли, купающейся в лунном свете, получающей свою первую награду, он мог прибавить слезы Кэт, рассказывающей ему о своей семье.
И если эта взбалмошная особа думает, что он откажется от нее теперь, то она действительно сошла с ума.
Глава девятая
Он определенно влюблен, решил Джей Пи следующим вечером, когда припарковал свою машину возле дома Кэт. Только влюбленный способен оставить свой раритетный «родстер» с откидным верхом на этой улице.
И надо сказать, только безумная женщина могла жить в таком окружении.
Охранной системы на входных дверях не было. Он поискал швейцара. Тщетно. Могли бы, в конце концов, обзавестись интеркомом, хотя такую блокировку вскрыл бы и подросток.
Но когда он взлетел по лестнице и Кэт открыла дверь, он напрочь забыл и об автомобиле, и об окружении.
На ней были свитер и поношенные джинсы. Она нахмурилась.
— Ты не получил моего сообщения?
Он получил их целых три. И все отмены весело игнорировал.
— Нет, извини, меня весь день не было.
— Очень удобно.
— И тебе добрый вечер, Кэтлин. — Перебросив пакеты в другую руку, он с лету поцеловал ее и немедленно почувствовал ответ. — Я могу войти?
— Нет.
Похоже, что она нервничает, встревоженно подумал он.
— Как ты себя чувствуешь?
— Сказать по правде, как человек, на чью душу покушаются.
— Это будет страшно только в первую минуту, Кайли. — Джей Пи ласково отодвинул ее со своего пути, вручив пиццу и пакеты.
— Держи.
— Ты действительно рискуешь, — пробормотала Кэт.
Кажется, она тоже.
Если учесть, что до сих пор никто не видел ее личной коллекции, сегодняшняя демонстрация и правда требовала смелости; может быть, большей, чем для остановки тех танков. Это также требовало доверия. Последнее качество никогда не было ее сильной стороной.
Заложив руки за спину, она наблюдала, как он бродил по комнате. В отличие от его дома, здесь не было никаких семейных реликвий. И почти никакой мебели. Отсутствие вещей только подчеркивали фотографии, которыми были увешаны все стены. Как ни уверяла она себя, что готова к его визиту, ее душа корчилась почти в агонии, возраставшей по мере того, как затягивалось молчание Джей Пи.
А он ничего не мог сказать из-за благоговейного страха, вдруг охватившего его.
Ее работы не были революцией в области фотографии, но их отличало высокое искусство. Черно-белое исполнение подчеркивало силу сюжета. С каждой стены на него глядели лица. Лица детей, играющих в парках или на площадях центральноамериканских деревень. Лица стариков — бездомный, греющийся на решетке, старая леди, перебирающая какое-то барахло на тележке. Плачущий солдат и ребячья улыбающаяся мордашка с выпавшими молочными зубами. Выражения радости и страдания, страха и торжества — Кэт Кайли охватила все оттенки человеческих эмоций.
И, стоя перед этими снимками, Джей Пи понял, что Кэт Кайли права — ее частные работы были окном в ее душу.
Только человек, лично переживший страх и страдание, отчаяние и торжество, мог так глубоко понять своих героев и отразить это так неумолимо и смело.
Бесстрашие, подумал он снова. Кэт бесстрашна. По крайней мере, в своей работе.
Поскольку Джей Пи все еще молчал, Кэт предположила худшее: ему все это не нравится, работы нехороши, ее отец все-таки был прав — она зря тратила время.
— Слушай, если тебе не нравится, то это ничего. Я имею в виду, что искусство — вещь очень индивидуальная.
А он продолжал молчать. И тогда она снова нарушила тишину:
— Черт возьми, Джей Пи, ты что-нибудь скажешь? Хоть что-нибудь?
Он рассеянно перевел глаза на нее.
— Что? — и заметил наконец ее сжатые кулачки, вызывающее выражение лица.
— Господи, Кайли, это фантастика!
Все еще не доверяя его словам, она запальчиво спросила:
— Ты это просто так сказал, да? Я ведь знаю, каким ты умеешь быть любезным.
— Кайли, это не любезность. Ты молодец! Ты — гигант! Я имею в виду не художественность, но эти снимки… — Он остановился, не находя слов. — У меня дух захватывает!
Она прерывисто вздохнула.
— Ты действительно так думаешь?
Она не любит комплиментов, подумал он, эта женщина, которую он любит.
— Да, Кэтлин, действительно. Ты настоящий художник. Но почему не выставляешься?
— Потому что не готова.
— И даже не пыталась? Не обращалась к владельцам галерей?
— Нет.
— Кайли…
— Эти снимки — только хобби.
Как будто он не видел надежды в ее зеленых глазах.
— Кэтлин…
— Хочешь повоевать, Харрингтон? Мы можем затеять такую баталию, каких еще не случалось между нами.
Он мог бы — если бы думал, что от этого что-нибудь изменится. Но никакие аргументы не подействовали бы на эту упрямую головку. Нет, партизанская тактика всегда была вернее в отношениях с ней. Надо временно отступить.
