Из ванной повалил пар. Она побежала закрывать краны. Какой из кремов я еще не попробовала? Она взяла один из хрустальных графинчиков и понюхала. Вот то, что надо! Она капнула сперва самую малость, а потом наклонила графинчик как следует, и в воздухе разлился волшебный запах жасмина.
— Здорово! — воскликнула Эмма, погружаясь в ароматную пену.
Она вымылась, натерлась кремами, накрасилась. Высушенные феном волосы великолепно блестели. Закутавшись в купальный халат, она вернулась в комнату, где ждали на постели заранее приготовленные белье и одежда.
Да, вот уже и восемь. Скоро придет Луис. Прочь, халат! Белое кружевное белье, колготки… Лифчик? При этом фасоне платья и при такой форме груди лучше без него.
— А ты ведь еще гораздо красивее, чем я себе представлял, guapa! — донесся с балкона вкрадчивый голос. Это было как мгновенный ожог.
— Луис! — Она загородилась от него платьем. — Все-таки следует спрашивать, прежде чем войти.
— Я еще не причислен к лику святых. Хотя иногда и чувствую в себе что-то от подвижника или выполняющего обет безбрачия монаха. — Он мягко отодвинул платье и загляделся на маленькие соски.
Эмму буквально пронзил его хищный взгляд. Она понимала, что сейчас бессильна сопротивляться. Если он захочет, она не сможет устоять. По временам Эмма ненавидела его с такой силой, которую в себе не подозревала. Однако это не мешало ей с той же неожиданной для себя силой томиться по нему.
— Давай вместе будем тебя одевать. — Он был совсем близко, и жар его тела творил с ней нечто катастрофическое. — Твой девственный румянец вводит меня в соблазн, — продолжил он, набрасывая на нее платье.
Почему ему нравится меня мучить? Сколько у него было женщин? Что, в конце концов, мешает ему присовокупить к ним и ее? А вдруг я, с его точки зрения, какая-нибудь уродина?
Он рассмеялся, осторожно повернул ее лицом к огромному зеркалу на стене над туалетным столиком и воскликнул:
— Вот, смотри! Только слепой может не оценить это сокровище!
Она посмотрела на свое отражение. Невысока, светловолоса, бледна. И как во всем не похож на нее этот высокомерный южанин. Противоположные миры! Обнимавшие ее руки были смуглы, волосы — чернее некуда, и ростом он выше дюймов на восемь. Серьезно ли ее чувство? Нет ли здесь элементарного зоологического инстинкта, который она осудила в женщинах, глазевших на него в Альгамбре?
— Наверно, ты надеялся, что я тут хоть немного загорю, — с улыбкой проговорила она, отвлекая себя от обуревавших ее сомнений.
— Контраст всегда желателен. Все настоящее, свободное, великое замешано на контрасте! — И он с какой-то особенной нежностью провел ребром руки по тыльной стороне ее шеи.
— Зачем? — сердито отстраняясь, задала наболевший вопрос Эмма. — Ведь дальше все равно ничего не будет! Я ведь не кукла «Играй-Пока-Не-Наскучит». Я умею сильно чувствовать, ты это знаешь.
— Прости, guapa. Я поступаю во вред нам обоим. Зачем? Да просто чтобы доказать себе, что у меня все же стоическая закваска и я готов устоять перед любой красотой.
— Тогда я не кукла, а модель — для эксперимента.
— Очень тяжелого эксперимента, да, но ты несправедливо меня судишь. Ведь это после твоих строгих слов мне пришлось брать уроки воздержания.
— В таком случае поздравляю тебя с осуществленным недельным целибатом, — произнесла она саркастически, бессильная понять, содержат ли его слова хоть какую-то долю правды. — Ну, а на следующую неделю ты даешь зарок?
— Еще неделя? Кто знает… Пока я ставил недельный эксперимент. — В его сардонической ухмылке было столько самодовольства, что Эмме хотелось размазать эту ухмылку по его физиономии. Кажется, никто прежде так ее не злил. Неужели утром он действительно плакал? У такого камни должны быть вместо слез!
— Не гляди на меня так, chica. Ты не знаешь, в какие танталовы муки меня ввергала все эти дни! Были мгновения, когда я не чаял выжить!
— Ну прости меня, бешеную зверюгу, — пролепетала она, протягивая руку к шкатулке с украшениями. Теперь хотя бы ясно, почему он больше не целовал ее после того дня.
— Давай не вступать в пререкания. Хотя бы сегодня. — Он застегнул ей сзади жемчужное ожерелье. Прикосновение было наилегчайшее, но она чувствовала себя так, словно ее заклеймили. — А это как будто бы мой свадебный подарок, — сказал он вкладывая в пальцы обеих рук по серьге.
Она глянула с недоумением на эти две жемчужные грозди, а некоторое время спустя, открыв шкатулку, она обнаружила там еще одни серьги и колье.
— Черт возьми, ведь не подделка же это! — Она не удержалась и тут же примерила опаловые бусы.
— Это, конечно, совсем недорогая вещь, но я не знаю, что еще было бы так тебе к лицу. — Он наклонился и поцеловал ее. А у нее вдруг слезы побежали по щекам. — Странная ты! — Он в недоумении покачал головой. — Наверно, еще ни одна женщина в мире не плакала от подарка.
— Почему ты все время ставишь меня в неловкое положение? — рыдала Эмма. — Как ты не понимаешь, что нельзя быть такой свиньей!
Луис опять изобразил «сдаюсь» и ушел в ванную. За время его отсутствия она сумела взять себя в руки. Потом он стал облачаться в пошитую на заказ шелковую рубашку и угольно-серого цвета брюки, по ходу дела посматривая на Эмму несколько подозрительно и этим удивляя ее.
— Спасибо за жемчуга, Луис. Они чудо как хороши.
В конце концов, ему просто доставило удовольствие выбирать их для нее. Луис — это какая-то причудливая смесь разнородных начал. Она уже не претендует на то, чтобы понять его душу и характер. Он наклонился над ней, поочередно гладя то серьги, то мочки ее ушей.
— Хозяйка еще лучше, — прошептал он вкрадчиво. — Она отстранилась. Свежевымытый и наодеколоненный! Для ее нервов это уж слишком!
— Нас будет трое за столом. Так лучше для дедушки, — говорил он, сводя ее по лестнице вниз.
Дон Рафаэль уже ожидал их в столовой, попивая херес.
— Как вы себя чувствуете? — заботливо спросила она.
— Увидел тебя — и сразу стало лучше. — Он пожал ей руку, и, хотя пожатие было энергичным, а глаза его весело сверкали, в ее сердце вдруг закралось опасение. — Все неровно — днями хуже, днями лучше. — Он как бы ставил препону дальнейшим расспросам о его здоровье.
Угощение подали превосходное: вместо закуски — свежий охлажденный овощной суп, потом особым образом приправленная, замечательно вкусная рыба и наконец крем на жженом сахаре, особенно любимый доном Рафаэлем, хотя Эмма находила его приторным.
— А у меня одна кобылка, — обратился к ней дон Рафаэль, — уже старушка, вдруг принесла жеребеночка. Не хотите посмотреть, Аманда? Можно прямо сейчас и отправиться. — Он отодвинул тарелку и с трудом стал подниматься на ноги.
— Дедушка, не надо бы сегодня. Я ей покажу Негрито. Да и завтра будет день. Она же у нас еще погостит. — Луис попытался усадить дона Рафаэль, но старик в порыве возбуждения оттолкнул его.
