Новые приятели расположились за столиком поближе к шезлонгам, чтобы было удобней наблюдать за оставшимися загорать и смотреть, как производят посадку и взлетают «боинги» из разместившегося на полуострове аэропорта. Ефим Борисович заказал себе по давней привычке лососинки на гренках, а Ларику захотелось чего-нибудь экзотического типа скампи на углях с соусом «а‑ля Мадагаскар», за что он и был наказан, когда принесли счет. После сытного обеда они отправились в отель подремать в прохладных номерах.
Любовь. Это необъяснимое чувство, воспетое всеми поколениями мужчин на нашей грешной земле; оно подкарауливает всех нас независимо от пола, возраста, вероисповедания. Будь ты христианин, мусульманин или просто старый добрый еврей – ничто не убережет тебя от трепета чувств и плоти. Женщины часто пытаются скрыть свое безумное влечение, прикрываясь маской безразличия, но, как всегда, из-под маски видны глаза, в которых отражаются истинные страсти. Мужчины же, наоборот, выпячивают свои чувства так, что порой «слабым женщинам» приходится уступать бурному натиску, позже обвиняя мужчин, что они пользуются их «беспомощным» положением, даже если эти положения были самыми разнообразными.
Фима (простите за фамильярность) и думать забыл, что такое это трепетное чувство. Но, как пелось в одной песне, «любовь нечаянно нагрянет». Он увидел ее сидящей в фойе гостиницы. Первое, что бросилось ему в глаза, – ярко-красная юбка цвета «Феррари Ф‑40», длинные стройные шоколадные ноги, прижатые друг к дружке и слегка наклоненные вбок, что само по себе вызвало у Фимы какую-то внутреннюю дрожь. Густые, черные как смоль вьющиеся волосы, смуглая кожа выдавали в ней принадлежность к африканскому континенту, но черты лица говорили, что Где-то там, на ее родине, побывали европейцы. Он увлеченно ее разглядывал, восторгаясь про себя бесстыдными зовущими формами ее тела, но когда она встала из кресла, у нашего героя просто закружилась голова. Она была выше его на полголовы и такая, каких он видел только по телевизору, когда показывают моду.
В эту ночь Фиме ничего не снилось, он просто не спал. Стоило ему только закрыть глаза – и ему казалось, что она стоит рядом. Он сразу их открывал, но перед ним ее не оказывалось, и он опять их закрывал. Так пролетела ночь. Утром судьба сделала ему маленький подарок. В ресторане во время завтрака к нему за стол, на зависть всем мужикам, села она. У Фимы еда не лезла в рот, каждый кусок комом вставал в горле, так она ему нравилась. Когда она попросила передать ей соль, то солонка в руках его выплясывала нервный танец возбужденного мужчины. Она это заметила и наградила его таким нежным взглядом, что Фима сразу пришел в себя, ответив ей улыбкой. С этого все и началось. Он, пересилив свое смущение, пригласил Лолиту (так звали незнакомку) на вечерний променад, на что получил благосклонное согласие.
В предвкушении победы Фима не знал, куда себя деть. На пляж идти не хотелось – там этот земляк со своей бесконечной болтовней, и он отправился на знаменитый цветочный рынок скоротать время, любуясь красотой.
Ларик лежал на пляже, подставив солнцу свой живот. Поскольку он был далеко не безразличен к женскому полу, то сразу заметил шоколадную красотку в ярко-красной юбке. Она подошла к хозяину пляжа Руди, взяла махровое полотенце и расположилась на соседнем шезлонге. Не прошло и десяти минут, как Ларика прорвало: на смеси английских, русских и латышских слов он пытался рассказать прекрасной незнакомке о своей удивительной стране на берегах далекой Балтики. Она внимательно его слушала, одновременно натирая свое тело каким-то специальным кремом. Когда словесный поток иссяк, он понял всю беспомощность своих лингвистических потуг, откинулся на шезлонге и закрыл глаза. Незнакомка продолжала намазывать свое тело с таким видом, словно и не заметила, что Ларик перестал говорить.
Прошел час, может, два (под палящим солнцем трудно определить время), и вдруг он услышал до боли знакомый латышский язык. Вначале ему показалось – начинается солнечный удар, но потом он услышал опять на далеком родном: «Cik ir pulkstenis?» («Сколько времени?»).
Вначале он открыл один глаз, потом второй, а потом вытаращил оба, уставившись на темнокожую незнакомку, из уст которой лился государственный язык его родины. Как выяснилось позже, она тоже сбежала из Латвии на теплый бережок Средиземного моря в ожидании всеобщего конца, но здесь прикидывалась то француженкой, то уроженкой берегов далекой реки Меланкоре, то потомком древних путешественников с Балтики, ну, в общем, наш человек с богатой фантазией и маленькими возможностями. Ее предок был известным вождем племени из экзотического Сомали, а мать – уроженкой Мадонской волости, из деревни, что возле знаменитой горы Гайзинькалнс. Их пути пересеклись по воле всевышнего в университете имени Патриса Лумумбы в Москве, на пленуме молодых партийных работников, верных ленинским принципам. Но время бежало, бежало, и сейчас ее мама боролась за идеи бессмертного капитализма, а папа в Сомали продолжал управлять своими соплеменниками, вдохновляясь идеями великого вождя. Несмотря на это, они ладили между собой, изредка обмениваясь письмами, соглашаясь в главном: все равно кем быть, лишь бы руководить. Когда Лолита получала паспорт, они с отцом немного повздорили по поводу ее национальности, но разум взял верх, и она стала латсомка, но зато гражданка.
Ларик гражданином не был, его оставили товарищем, но он был на это не в обиде. Можно было бы пожаловаться на ущемление прав, ну и все такое, а если по-честному, ему это было безразлично: с граждан больше спрос, если вдруг в государстве все плохо.
Но отдыхающим абсолютно наплевать на национальные проблемы, и их волнуют только демографические вопросы всего населения Земли, а не каких-то отдельных наций. Новые знакомые оживленно болтали об удивительных пейзажах лазурного побережья, о последних местных новостях с трассы Монте-Карло, где проходили гонки «Формулы‑1», и с Каннского кино фестиваля, сверкающего мировыми звездами. Незаметно набежал вечер, и женщина в красном упорхнула, оставив нашего героя за столиком в ресторане возле пляжа, предварительно выпив три джин-тоника, плотно закусив скампи и пообещав быть на пляже завтра в десять. Ларик с самого начала понял, что его слегка раскручивают, но с ней было интересно, а за это можно немного и заплатить.
Он брел по вечерней Ницце, иногда заходил в какое-нибудь кафе, выпивал чего-нибудь освежающего и продолжал свой променад, рассматривая посетителей многочисленных открытых баров. Народ расслаблялся. Тихое жужжание двух десятков языков создавало удивительную атмосферу лазурного покоя.
И вдруг за двухместным столиком в баре, что сразу за пиццерией, Ларик увидел счастливого еврея с той самой «шоколадкой» в красной юбке: «Ах ты, старый пень, четыре часа говорил про плохое мочеиспускание, а тут, как молодой козел, застучал копытами». Но к ним не подошел, а сел за столик в пиццерии и стал за ними наблюдать.
Ефим Борисыч был в ударе: он рассказывал истории из своей молодости, шутил, смеялся, словом, вел себя так, как ведет себя любой мужчина, пытаясь добиться благосклонности женщины. И надо сказать, что мужской опыт давал о себе знать, и глаза прекрасной Лолиты, как ему начинало казаться, говорили: «Да, да, да!» Но Ларик не знал, что кажется его земляку, и думал, что надо что-то предпринимать. Но никаких дельльных идей в голову не приходило, он посидел еще немного, выпил джин-тоник и пошел в отель.
