«Боинг» авиакомпании «Transeast Airlines», шустро разбежавшись по взлетной полосе, как-то лениво от нее оторвался и резко стал набирать высоту. Среди пассажиров, в основном руслатов, рус-укров и латрусов, удобно устроившись в бизнес-классе, плечом к плечу сидели один еврей и сомнительной наружности татлат, изъяснявшийся со стюардессой на чистом русском языке, безо всякого татарского или латышского акцента. Правда, стюардесса понимала его с трудом и с виноватым выражением лица щебетала что-то на английском, французском и немецком. «Вот немчура, не могут выучить ни латышского, ни русского, – возмущался татлат с улыбкой на лице и продолжил на пародии на английский: – Ван виски он зэ айс. – Посмотрел на сидящего рядом скучного еврея и добавил: – Ту».
Ефим Борисович не любил случайных знакомых, но в редких случаях давал себе возможность немного расслабиться и поболтать в дороге с попутчиком, коротая время. О себе он никогда ничего не рассказывал, так, слегка, – где был, что видел – и все. Но тут не знаю, что стряслось, то ли постоянная боязнь летать на самолетах, то ли последние статьи о конце света, то ли несколько стопок крепкого виски, но его прорвало. Он поделился всеми сомнениями и страхами, которые одолевали его в последнее время. В своем попутчике он увидел понимающего и сочувствующего земляка, который, как и он, отправился встречать конец на берег лазурного Средиземного моря – во Францию.
Последнее время представитель вечно гонимых и во всем виноватых стал удивительно набожен – кроме синагоги, он стал посещать христианские церкви и даже пару раз побывал у кришнаитов; адвентистов седьмого дня найти не смог, зато был у староверов. Его мучил вопрос: кто же из них всех прав, а кто нет, и он не мог найти ответа, но в одном они были все похожи – каждый хвалил себя и осуждал другого. Он подумал, поразмыслил и решил: раз в детстве обрезали, значит, быть посему.
Ларик замаливал свои грехи у всех, кто имел какое-то отношение к создателю. Он верил всем и никому, он любил всех и никого. Перепробовав десяток профессий – шофера, официанта, грузчика, матроса и несколько других, – он чувствовал себя социально непригодным элементом как для строительства социализма, так и капитализма, гордо называя себя огрызком лихолетий всех времен и народов. И поэтому он несказанно обрадовался своему новому знакомому, который разделяет его точку зрения и поддерживает всеобщую кончину.
Пересадка во Франкфурте-на-Майне в самолет на Ниццу прошла как в тумане. Новые приятели не расставались ни на секунду; держа друг дружку за локоток, прошли из одной самолетососки в другую, а через нее – в «Боинг‑747».
Негромкий стук в дверь разбудил Ефима Борисовича и напомнил о том, что он находится не Где-то на берегу Рижского залива, а в колыбели многих художников и поэтов, земле обетованной для тонких натур и толстых кошельков. Он поднялся с Огромной двуспальной кровати, обернул нижнюю часть тела простыней, подошел к дверям и поинтересовался на иврите, кто там и чего желают. За дверью приятный женский голос извинился за беспокойство и пообещал прийти убрать номер попозже.
Наш герой подошел к окну и был просто поражен панорамой, открывающейся из окна отеля «West End». Под самым балкончиком расположилась, подобно огромной зеленой ромашке, кокосовая пальма, за ней вдоль здания стояла вторая, третья, и так до бесконечности, куда ни упирался взгляд. Вдоль отелей эти вечнозеленые любители тепла охраняли под своими громадными листьями тень, которой так не хватает в жару. Рядом с отелем проходила трасса, разделенная живой изгородью из пальм, а за ней вниз к морю вели каменные лестницы с портиками. Каменный пляж был весь уставлен разноцветными зонтиками с названиями близлежащих солидных отелей, мягкие дорожки разделяли на квадратики пляж и спускались к изумрудному морю.
Ефим Борисович даже застонал от удовольствия и от души пожалел, что всего этого не видит Сара, но ничего не сделаешь, чрезмерная привязанность к внукам лишила ее возможности посмотреть на эту красоту. В груди у него что-то неприятно сжалось – и отпустило. «Да ладно, Бог с ней, я звал как мог», – успокоил себя Борисыч и принялся дальше рассматривать окрестности.
Сквозь стеклянную крышу ресторана, примыкающего к первому этажу отеля, он заметил вчерашнего попутчика с тарелкой в руке возле шведского стола. Ларик с усердием готовился к приему пищи, аккуратно раскладывая по блюду (чтобы больше влезло) всяческую снедь. Ефим Борисович еще немного посмотрел на подготовку к трапезе своего соотечественника, обильное выделение слюны и сосание под ложечкой заставили его оторваться от созерцания окрестностей, он оделся и стал спускаться к завтраку.
Кто-кто, а Ларик умел насладиться хорошей пищей. Он ел не торопясь, с усердием разжевывая каждый кусок, вникая во вкус каждого из блюд, не замечая вокруг никого и ничего. Но Ефима Борисовича он заметил сразу, приветливо махнул рукой, приглашая к себе за столик. В беспечной беседе во время завтрака они решили выйти на пляж и немного погреть свои кости.
Мало кто не знает знаменитого пляжа отеля «Негреско», и любой уважающий себя отдыхающий обязательно воспользуется гостеприимством его хозяина Руди, выходца с жаркого Мадагаскара. Дамы и господа любили предупредительность обслуживающего персонала и дремали в своих шезлонгах под шум накатывающейся волны в тепле мягкого майского солнца, изредка жестом приглашая официанта заменить пустой фужер из-под вина на полный, и опять продолжали дремать. Что может быть лучше красивого безделья под теплым солнышком? – и тысячу раз можно ответить самому себе: ничего.
Ларик вытянулся во весь рост на шезлонге и стал искоса из-под прищуренных глаз поглядывать на полуобнаженных женщин разного цвета кожи и разного цвета глаз. Они все ему определенно нравились. Когда он смотрел на негритянку, ему хотелось бить в тамтам и кружить вокруг нее сумасшедший сексуальный танец, когда он видел испанку, сердце разрывалось от желания научиться играть на гитаре, а при виде француженки ему хотелось остаться тут навсегда.
Ефим Борисович просто хотел спать. Солнечный зонтик прикрывал его большую умную голову от прямых лучей и, наверное, от дурных мыслей, которые так допекали его на родине. Через некоторое время он забылся приятным безмятежным сном. Ему снилось, что он стоит в очереди за гражданством, а очередь эта без начала и конца, а рядом стоит старый друг Баргин и говорит: «Фима, давай купим, и все; за деньги можно стать кем хочешь – хоть индейцем, хоть еще кем… Ну, решай!» Но он в ответ помотал головой: «Ну уж нет, я постою». И стоит, стоит, стоит…
Так бы и стоял еще неизвестно сколько, если бы Ларик не разбудил, протягивая бокал с холодным пивом. Ефим Борисович пиво не любил, но здесь, под шум прибоя, шло все; конечно, это не наш «алдарис» из бочки, но тоже ничего. Потягивая пиво, он посматривал на Ларика, думая про себя: «Бестолковая это личность, в голове только женщины да выпивка, ну да ничего, свой все-таки, татлат».
Постепенно отдыхающая публика начала подтягиваться к ресторану, наступал полдень. В это время профессиональные отдыхающие уже заканчивали принимать солнечные ванны и приступали к трапезе. А что такое покушать у Лазурного берега под зонтиком за столиком со сказочными яствами – это может понять только тот, кто это испытал, передать словами просто невозможно.
