– Такое вряд ли случится, – говорит Джонни. – Некоторым они помогают.
– Правда?
– Они способны поднять настроение. Не стал бы советовать полагаться только на них, однако доказано, что в сочетании с психотерапией антидепрессанты дают хорошие результаты.
– О.
– Вы в любое время можете обсудить это с доктором Касданом, психиатром, если решите копнуть глубже. Почему бы вам не походить недельку-другую на групповые сеансы и ко мне, а потом вернуться к этому вопросу?
– Было бы неплохо.
– Простите, я вас перебил. Так на чем вы остановились?
Какое-то время Карен молчит, пытаясь вспомнить.
– Да, так вот, я решила… В общем, подруга спросила, не покрывает ли моя страховка что-нибудь еще, кроме стандартного медобслуживания. Я проверила – и действительно, покрывает, так что… я…
– Давайте пока опустим эти детали, – говорит Джонни. – Могу я вернуться к разговору о вашем отце?
– О, да, разумеется.
Карен смущена. Наверное, я его замучила своей болтовней.
– Вы сказали «на этот раз»… «на этот раз справиться не удалось». А что, вы уже теряли кого-то из близких?
– Да. – Она замолкает ненадолго и произносит: – Мужа.
– Мужа?
Джонни озадачен, Карен это видит. Явно не ожидал, что она вдова. Люди часто так реагируют, и Карен уже привыкла, но ей все равно тяжело. Обычно она старается не вдаваться в подробности, чтобы поменьше расстраивать окружающих. А Джонни слишком молод, и ей особенно хочется его защитить. Она берет еще один платок.
– У него случился сердечный приступ, ни с того ни с сего… Прошло уже два года… – У Карен дрожит голос. Джонни врач, напоминает она себе. Он справится. – Мужа звали Саймон.
– Наверное, это было страшное потрясение.
– Да. Но я вроде выдержала. Не хочу сказать, что это вообще на меня не подействовало. Конечно, подействовало, еще как. Это было ужасно, жутко… – Перед глазами встает картина, как Саймон падает в поезде, и Карен вздрагивает, глотая слезы. – Как-то пережила. Куда деваться, ведь у меня дети, пришлось идти дальше. А теперь еще отец, и я, кажется, совсем расклеилась. Последние две недели – с тех пор, как он умер, – я только и делаю, что плачу, все время, каждый день. И похоже… не знаю, что со мной такое. Иногда я чувствую себя жутко несчастной, в другие дни у меня тоже скверное настроение, но по-иному: будто в мое тело кто-то поселился, я сама не своя.
– Вы отнесли бы это к физическим симптомам?
Карен хмурится.
– Трудно отделить одно от другого. У меня постоянные головные боли, словно мне надели металлический обруч – порой давит так сильно, что странно, почему я не вижу этот обруч… Как если бы вы носили шляпу, а потом сняли, и до сих пор ощущаете след от нее.
Джонни кивает.
– Хорошее описание.
– Я не пойму одного: почему смерть Саймона я пережила легче, ведь она была такой неожиданной. А смерть отца… я знала, что это вот-вот случится. Отцу шел восьмой десяток, он болел давным-давно.
– Похоже, у вас депрессия. За относительно короткий промежуток времени вам пришлось решать массу проблем, и такая реакция совершенно естественна.
– Для моей мамы уход за ним был обузой… в каком-то смысле смерть отца принесла ей облегчение… Мне бы хотелось так к этому и относиться, однако мама меня тоже тревожит. Что ей теперь делать? Наверное, следует забрать ее к нам, только вот не знаю, по силам ли мне справиться еще и с этим, ведь я совсем расклеилась… – Карен умолкает и смотрит на врача. – Простите.
– Вам не за что просить прощения.
– Да, наверное. Простите.
До Карен доходит смысл ее слов, и она смеется.
Джонни улыбается в ответ.
– По-моему, вы слишком строги к себе.
– Да?
– Похоже, вы рассчитывали на определенную реакцию на смерть отца, а она оказалась другой, и вы в растерянности. В вашей речи то и дело мелькает слово «следует»: «следует пригласить маму жить к себе», «не следует так много плакать».
– Пожалуй, я на самом деле так считаю…
– Когда происходит нечто, причиняющее нам боль, нам порой кажется, что мы не сумели правильно среагировать. – Джонни смотрит на часы. – Боюсь, у нас осталась всего пара минут.
– Не пойму, почему мне сейчас тяжелее, чем когда умер Саймон, – говорит Карен. – Странно, правда?
– Ну… я думаю, вы сейчас испытываете то, что часто называют кумулятивной травмой. Это может случиться, когда одно печальное событие происходит следом за другим.
– Поэтому я веду себя так неуравновешенно?
– Наверное, лучше не взвешивать… – Джонни вытягивает вперед сложенные чашами ладони, изображая весы, – …тяжелее одно горе другого или нет. – Он поочередно опускает одну чашу и поднимает другую. – Наверное, это скорее похоже вот на что. – Он складывает ладони вместе. – Одну тяжесть можно выдержать, а две нет. – И опускает руки.
– Ой. А я так не думала.
– Я не говорю, что причина только в этом, но все-таки не следует судить себя слишком строго.
Карен кивает.
– К сожалению, сейчас нам пора заканчивать, однако вам не помешало бы поразмышлять об этом до нашей следующей встречи.
– Конечно.
– Приятно вам пообедать, – говорит Джонни.
16
О нет, думает Майкл, входя в столовую. Почти все стулья заняты, придется к кому-нибудь подсаживаться. Есть место рядом с Ритой, и она вроде бы достаточно безобидная, но с ней уже сидит Трой, а он явно не в духе, лучше не связываться. Майкл ищет взглядом Карен – уж если и болтать с кем-то, то лучше с ней, она тоже новенькая. Затем вспоминает, что после сеанса ее куда-то увел Джонни.
Есть два свободных места в углу за столиком у остекленной двери. На двух других стульях сидят парень с ирокезом, который подсказал, где стоит нормальная кофемашина, и еще один молодой человек с татуировками – они полностью покрывают обе руки и переходят на затылок. Майкл протискивается к ним и едва произносит: «Не против, если я здесь сяду?», как чувствует рядом благоуханный аромат, и чьи-то волосы скользят по его руке.
– Привет, ребята! – Это Лилли. – Можно с вами?
– Конечно, – в один голос откликаются оба парня.
Еще бы, думает Майкл.
– Давай, Майкл, паркуй свой зад рядом со мной, – говорит Лилли, хлопая по красному сиденью свободного стула.
Майкла послушно садится.
– Майкл новенький, – объясняет Лилли.
– Мы уже встречались утром, – говорит Ирокез и протягивает руку: – Я Карл. А это Лански.
Лански отрывает взгляд от тарелки – ему принесли гамбургер и жареный картофель – и кивает.
