— Да ничего, — ответила Клавдия. — Знаешь, у меня ужасно смешанные чувства. С одной стороны, ты себе просто не представляешь, как это здорово: видеть, что твое заклятие наконец-то подействовало! Но когда я думаю о том, что это заклятие обратило живого человека в пепел, мне становится ужасно не по себе. Надеюсь, Коркоран не сделает с ним ничего страшного.
— Да ничего он ему не сделает, — буркнул Рёскин.
— Отправит подальше и выпустит на волю где-нибудь в глуши, — сказал Лукин. — Что же еще с ним делать? И будем надеяться, что эти защитные заклятия будут действовать и дальше, потому что где-то поблизости бродят еще два ассасина.
О том, что где-то бродят еще два ассасина, знали решительно все. Все студенты, не говоря уже о поварах и привратнике, до вечера только и делали, что вздрагивали от неожиданных звуков и боязливо оглядывались через плечо. Друзья Фелима заботились о том, чтобы ни на минуту не оставлять его одного.
— Да ничего со мной не случится! Эта защита лучше любых доспехов! — протестовал Фелим, когда Рёскин настойчиво навязывался ему в провожатые каждый раз, как Фелим собирался сходить в туалет.
— Так-то оно так, но откуда ты знаешь, сколько времени это заклятие будет действовать? — возражал Рёскин.
Прочие настояли, чтобы Фелим провел остаток дня в Эльдиной комнате, где хватало места на всех.
— Воин из меня, конечно, не ахти, — говорил Лукин, — но яму я могу разверзнуть в любой момент, а Ольга создаст чудовищ. Ну, а если магия не поможет, Рёскин на пару с Эльдой любого ассасина порвут на куски.
— А про меня ты забыл? — заметила Клавдия.
Эльда же, которая лежала на полу посреди рассыпавшихся магических узоров и сочиняла весьма спорное эссе, подняла голову и сообщила, что ей не нравится идея рвать кого-то на куски.
— Я еще никогда этого не делала. Но я постараюсь.
Фелим пожал плечами. Ему хотелось запереться у себя в комнате и написать-таки свой реферат. Несмотря на то что он провел ночь, стоя в душном футляре, пахнущем книгами, он был исполнен решимости доказать, что вполне способен обойтись без готовых рефератов, которые пытался продать ему долговязый третьекурсник. Этого требовала честь. Но поскольку спорить было явно бесполезно, он позаимствовал у Эльды стопку прекрасной, изготовленной вручную бумаги и взялся за работу. Прочие последовали его примеру. Вскоре все деловито скрипели перьями в разных концах концертного зала. Ольга с Фелимом расположились за столом, а Клавдия села в углу. Ей зачем-то понадобились ножницы и линейка. Рёскин стоял на коленях перед стулом, а Лукин писал, развалившись на огромной Эльдиной постели. Вскоре в зале воцарился еще больший кавардак: повсюду стояли чашечки из-под кофе, который принесла Ольга, кружки из-под пива, которое Рёскин прихватил сюда после обеда, и валялись неудачные варианты, которые не глядя отбрасывал Лукин.
Лукину всегда бывало труднее писать, чем другим. Начало он обычно переписывал не меньше шести раз. Но к середине дня и он наконец разошелся и теперь строчил вовсю. Лукин написал уже довольно много, когда обнаружил, к своему немалому удивлению, что для доказательства его утверждения нужно процитировать что-то из того, что Вермахт диктовал им на прошлой неделе. И Лукин полез за своим золотым блокнотиком, чтобы привести точную цитату. То, что он увидел в блокнотике, так его удивило, что он вскрикнул от неожиданности.
Все было вскинулись, решив, что на Лукина набросился шестой ассасин. Но обнаружив, что он всего лишь смотрит в блокнот, народ расслабился и вернулся к работе.
А Лукин все смотрел в блокнот. Часть того, что говорил Вермахт: «Магия, лишенная определенной цели, опасна», — была на месте, но эта фраза одиноко красовалась посреди девственно чистой страницы. Страница перед ней и следующая за ней тоже были пусты. Когда Лукин наконец оправился от удивления достаточно, чтобы начать листать блокнот, он обнаружил, что часть записей по травознатству и драконоведению остались на месте, но с какими-то странными пробелами: будто на тех местах ничего и не писали. Практически единственным, что осталось нетронутым, была та страница, где Лукин неуклюже пытался описать свои удивительные ощущения от возжигания магического огня.
Ольга наконец заметила, что он отчаянно шуршит страницами.
— В чем дело? — спросила она, откинув назад свои длинные волосы.
— Мой блокнот, тот, что ты мне подарила... Посмотри: больше половины страниц снова сделались белыми и чистыми — почти все «крупные заголовки» Вермахта исчезли. Это что, какой-то фокус?
Рёскин вскочил и подбежал к Лукину.
— Ну-ка, дай посмотреть!
Он схватил книжицу и принялся бережно листать страницы, задумчиво хмыкая каждый раз, как натыкался на очередной пробел.
— Хм... Ага... Хм... Знаешь, над всеми страницами, где ты писал, потрудилась гномья магия, это точно. Но ничего больше я тебе сказать не могу. Не знаю, что это за магия и для чего она, но, сдается мне, тебе лучше добыть себе другой блокнот.
— Можешь взять пока мои конспекты. Они в сумке, вон там, — сказала Эльда и указала крылом в угол эстрады, ни на минуту не прекращая писать.
Лукин обнаружил, что, в принципе, и без конспектов прекрасно помнит, что говорил Вермахт.
— Да ничего, я и так обойдусь. Вермахт повторяет все, что говорит, так часто и так громко, что и захочешь — не забудешь. Завтра куплю себе новый блокнот. Я как раз недавно получил деньги.
— Я не хотела давать тебе блокнот с фокусами. Я не нарочно, — виновато сказала Ольга.
— Ну, ты же не знала, — утешила ее Клавдия. Тут она сообразила, что денег у Лукина так мало, что ему наверняка придется в чем-то себя урезать ради того, чтобы купить новый блокнот, и добавила:
— Слушай, Лукин, у меня с собой есть лишняя тетрадка. Возьми ее, а?
И пока Лукин не успел гордо отказаться, поспешно продолжала:
— Кто-нибудь хочет печенья? А пончиков? По-моему, сегодня моя очередь всех угощать.
Клавдия принесла пончиков, и все снова взялись за работу. День мирно клонился к вечеру. Фе-лим писал двадцать третью страницу, Эльда — четырнадцатую, и даже Лукин успел добраться до шестой. Казалось, происшествия на сегодня закончились. Но тут раздался отчаянный крик:
— Помогите!!! Помогите!!!
Это был общий магический призыв, очень неуклюже сляпанный кем-то, кто явно был ужасно напуган. Все повскакали с мест.
— Еще один ассасин! — прогудел Рёскин. — Я останусь тут, с ним, а вы ступайте, посмотрите, в чем дело.
Студенты побросали ручки и кинулись во двор. Впереди всех скакала Эльда. Они обнаружили, что почти все, кто был в университете, тоже выбежали наружу, даже библиотекарша и волшебник Умберто, которые практически не выходили на улицу. В морозном воздухе висели клубы пара из сотен запыхавшихся ртов. Все возбужденно гомонили, указывая в темно-голубое вечернее небо.
