Петр присоединился к хороводу, но в итоге все закончилось тем, кто он стал танцевать со Светланой, которая извивалась с пластикой исполнительницы танца живота, призывно глядя ему в лицо. Вытесненный полицейский перестал танцевать и с грустным видом уселся в углу. Светлана тут же бросила Петра и присоединилась к полицейскому.
А Петр вернулся к столику.
– Да, и где же я оказался? Черт побери, где я оказался? В этом-то вся суть – я не знал, где я. Проспал свою остановку, а когда проснулся, то специально проехал на поезде до следующей станции и стал наслаждаться каждым километром пути, это было удовольствие от нарочитой небрежности, потому что я на все забил. Не знаю, как для тебя, но для меня это были минуты настоящей свободы. Петр выпустил тонкое колечко дыма, словно желая пояснить свою мысль.
– Ха, видишь? Колечки дыма – сначала они маленькие и четкие, а потом начинают становиться все больше и больше и размываются. Прямо как в жизни! Ты растешь, становишься толще, накапливаешь всякое имущество, а потом выдыхаешься. А ты умеешь выдувать колечки?
– Нет, и никогда не умел. Я не курю.
– Не куришь? Но ты уже выкурил здесь полпачки!
– Сегодняшний вечер исключение. Я курю только по особым случаям, обычно если кто-то умирает.
– Каждый вечер особенный. Тебе стоит начать курить только для того, чтобы почувствовать удовольствие от выдувания колечек. Смотри, это просто…
– Знаю, но не для меня.
Петр медленно округлил губы, язык на мгновение высунулся изо рта, как голова любопытного зеваки из окна, и спрятался обратно. Колечко дыма поплыло прямо в глаза Ивану, и он начал тереть их, а потом достал веер Индиры Ганди и стал отгонять от себя едкий дым.
– Брат, такую штуку скорее увидишь у проститутки в каком-нибудь экзотическом фильме. Ты что, педик? Если на то пошло, я не видел тебя с женщинами.
– Это подарок Индиры Ганди.
– Ты спятил!
– Я же тебе рассказывал. Ты знаешь, что ее убили?
– А кого это интересует?
– Миллиард индусов и меня.
– Когда я был в форме, то мог нанизывать колечки друг на друга, чтобы получилась эмблема Олимпийских игр!
Петр выдул несколько колечек, которые превратились в длинные шелковистые полосы дыма, украсившие голые стены зала. Этот дымный шарф полетел к танцующим, и хоровод засосал его в свой круг.
– Ах да, я ехал на поезде, – продолжил Петр, и вышел в Броде. Проводник сказал, что мне нужен новый билет. Я не мог отрицать, что уже проехал весь путь, но попросил у него разрешения доехать до дома, поскольку я этого заслуживаю и это не моя вина, что я напился, в этом виновата армия. Мы поругались, я снова уснул, снова проспал, а потом выпрыгнул из поезда и пошел домой пешком.
– Тридцать километров?
– А почему бы и нет? Я просто пытался отсрочить возвращение домой. Дом, по сравнению с армией, казался мне свободой. А теперь посмотри вокруг! Тупое пьянство и дурацкие пляски, словно завтра конец света. И я не знаю, что здесь делаю. Мне стоило бы поехать домой и закончить обучение. Тебе, должно быть, знакомо это чувство.
Петр взмахнул рукой, и когда официант наклонил свою засаленную голову, то Иван по параллельным прядям волос мог с точностью определить, какой толщины зубы у его расчески, и на каком расстоянии они отстоят друг от друга.
– Две сливовицы! – крикнул Петр.
Синяя униформа выделялась в новом хороводе.
– Полицейские по-прежнему приходят сюда, – задумчиво сказал Иван. – Я даже не уверен, что они при исполнении. Просто ходят в форме специально для девочек, которым это нравится. После того как мы нажремся, они ходят трезвые и слушают, что мы тут выкрикиваем по пьяни, скорее всего даже записывают в свои блокноты… А потом налетают на девушек, словно стервятники.
– Многим нравится форма, – возразил Петр.
– Многим, – согласился Иван. – Каждый год в Плакучей Иве и других сербских деревушках погибают несколько молодых парней. Вешаются на ореховом дереве или вышибают себе мозги из охотничьего ружья прадедушки, когда их признают негодными к военной службе.
– Из охотничьего ружья? Ты шутишь? Да у них всех самые последние модели автомата Калашникова и «УЗИ», а кое-кто даже пушки держит в сарае. Но ты прав. Хорватские парни идут домой с песнями, если их признают негодными. Я бы тоже пел от радости. Я испробовал все, чтобы только не идти в армию. Например, симулировал высокое давление. У меня давление было двести на сто. Меня положили в военный госпиталь, и там медсестры будили меня по ночам и завязывали холодный резиновый жгут на руке. После пяти таких ночей давление нормализовалось.
Светлана вышла на танцплощадку с идеально прямой спиной, словно несла на голове кувшин с водой. Когда налитые кровью глаза Петра следили за ней, мускулы на его лице начали подергиваться. Шатающаяся во все стороны толпа расступилась перед Светланой.
Петр не упустил нить монолога:
– Тогда меня посадили в одиночную камеру за симуляцию. А потом запихнули на албанскую границу. Даже в сильные метели я должен был стоять в карауле. А все полицейские и военные чины были сербами. Они действовали мне на нервы. Не пойми меня неправильно, я не националист, но именно поэтому и не переношу национализм. Держать сербскую армию в албанской провинции оскорбительно. Офицеры заставляли меня мыть сортиры только потому, что я говорю по-хорватски. А посмотри на Низоград. Большинство жителей хорваты, и тем не менее вся полиция – сербы Вот ведь дерьмо. Но кому какое дело, в конце концов. Мы здесь все перемешаны. Национальность – это та же религия, нужно в нее верить… а я не верю.
– Югославия всегда была Сербославией, и что? У тебя было достаточно времени привыкнуть к этому. Так чего ты жалуешься? Становись сербом, если хочешь. Ну, если не любишь ты сербских офицеров, так иди в военное училище или полицейскую академию, сам становись офицером и соревнуйся с ними, кто главнее. В конце концов, посмотри на нашего главнокомандующего, генерала Кадиевича, он практически чистокровный хорват.
Петр уставился на танцующих, ковыряя в носу большим пальцем.
– Если так ненавидишь полицию и армию, то как можешь позволить полицейскому прямо у тебя перед носом отплясывать с хорошенькой девушкой? – спросил Иван. Зрелище ему не нравилось, но вмешиваться он не собирался.
Петр сделал большой глоток и посмотрел на Светлану, кружившуюся с полицейским. Это был уже не хоровод, а скорее парный танец.
– Что у нее с ним общего? – спросил Петр.
– Они помолвлены.
Петр глубоко вдохнул, выпятив грудь, а потом выдохнул густое облако дыма. Когда музыка смолкла, он бросился на танцплощадку. Втиснулся между полицейским и Светланой и взял Светлану за руки. Она зарделась, с извиняющимся видом посмотрела не жениха, который стоял в сторонке и неуклюже теребил пуговицы на рубашке, обтягивающей пивной живот.
