Она что-то пробормотала в ответ: мол, угораздило же выйти замуж за безнадежного типа.
Вечером я снова забралась в окно к Лу.
— Что-то мне неспокойно, — сказала я. — Теперь он считает, что совсем опозорился.
— Ну и шут гороховый, — отозвалась Лу маминым эхом.
— Эти оздоровительные препараты надо запретить! — злобно произнесла я. — И автомобили, и все эти магазины товаров для здоровья, и вообще весь Норланд[6]! Стереть с карты!
— Ты со мной говоришь или с кем? — вздохнула Лу, пытаясь распутать пряди волос, только что выкрашенных в рыжий цвет.
— Тебе и дела нет до папы, да? — я встала между ней и зеркалом.
— Конечно, есть, но мне все это осточертело! — она уронила руки, все в рыжих пятнах, на колени.
— Что — это?
— Вся эта морока.
— Потому что ты интересуешься только собственной персоной!
— Неправда — ну скажи, неправда! — голос у нее стал жалобный.
— Сначала докажи!
— Уходи!
— Ладно. Уйду. Продолжай в том же духе, раз тебе плевать на остальных! Раз папа тебя не интересует!
Иногда я жалела, что эта эгоистка — моя сестра. Например, как в этот раз.
На следующий день я решила, что так просто моей сестре не отвертеться.
Учебное время тянулось бесконечно медленно. За окном, тяжело опускаясь, кружили большие хлопья мокрого снега. На уроке английского я поняла, что нужно делать.
Папа оказался в отчаянном положении, а мама, очевидно, считала, что лучший способ помочь ему — перебрать одежду. Значит, поехать к папе должна я. Но не одна.
После английского я бросилась прочь из школы, не обращая внимания на Сюзи и Лотту, которые сперва припустили за мной, надеясь выведать пикантные подробности моей жизни.
— Ты уезжаешь с тем парнем?
— А может, вы снова будете варить суп в ванне? Тогда можешь рассчитывать на нашу помощь!
— Нет, ничего мы не будем варить, — огрызнулась я. — И вообще, дело не в Ругере!
— Ну пожалуйста, расскажи! Вы встречаетесь? Или вы просто друзья?
Я ответила, что мне нужно спешить и что меня, скорее всего, не будет несколько дней. А уж что они там подумали, меня не волновало.
Дома я разыскала свою банковскую карточку, на которую мама переводила мое ученическое пособие, и оставила на столе записку: мама имеет право быть в курсе.
Когда я ворвалась в палату, Лу лежала на кровати и вполглаза смотрела телевизор.
— Осторожно, ковер! — крикнула она. — Сними ботинки!
— Нет времени! Поехали! Вставай — бери зубную щетку и надевай ботинки!
Она, конечно, не разгадала моего плана, но сделала все, как я сказала.
Я удивилась и обрадовалась: кажется, Лу поняла, что на этот раз пререкаться некогда.
В автобус, идущий в аэропорт, мы сели, когда часы показывали уже четверть четвертого. Я не знала расписания авиарейсов, но надеялась, что самолеты на Люлео еще будут.
На улице почти совсем стемнело, дворники на лобовом стекле работали в полную мощность, чтобы водитель мог хотя бы что-то разглядеть. Нас окружали пассажиры в тщательно застегнутых пальто и плащах, с аккуратными маленькими чемоданами. Все большие чемоданы согнали, как скот в загон, в багажное отделение, огороженное перекладинами.
Мой багаж состоял из одной Лу. Она сидела рядом и пока не порывалась сбежать.
Похоже, она была не настолько больна, чтобы не понимать, что к чему.
Билет со скидкой
Мы успели на самолет в четверть пятого, купив билеты со скидкой. Когда мы поднимались по трапу, Лу резко затормозила.
— Я не могу. Мне нельзя!
— Пойдем!
— Я не взяла лекарства!
— Разберемся, пойдем!
Она остановилась, как упрямый осел, и пассажиры у нас за спиной уже начали нервничать. Я резко дернула ее за руку, прошипев:
— Идем сейчас же!
Я злобно тянула ее за собой, народ подталкивал нас сзади: казалось, Лу вот-вот расплачется. Выбора не было, и, наконец, она оказалась в самолете.
Мы сидели рядом, Лу — с каменным, застывшим лицом. Крашенные рыжие волосы казались совсем ненатуральными на фоне бледной кожи.
— Я не выдержу, — бормотала она. — Доктор сказал, что мне ни в коем случае нельзя пропускать прием лекарств, иначе… иначе…
— Что — иначе?
— Он говорит, что это опасно.
Моторы начали вращаться, мы сидели, пристегнувшись ремнями безопасности и чувствуя, как двигатель начинает работу.
Лу побледнела еще сильнее.
— Дыши спокойнее, — сказала я. — Всего-то час полета.
— В семь часов мне обязательно нужно принять лекарство!
— Разберемся! Обещаю! Только, пожалуйста, хватит причитать!
Как только мы поднялись в воздух и зажглась табличка «Пристегните ремни», над нами склонилась стюардесса.
— У вас что-то не так? Могу я чем-нибудь помочь?
— Нет, — с улыбкой ответила я. — Просто моя сестра немного боится летать.
— Ах, вот как, — с материнской заботой отозвалась дама в голубой униформе и удалилась, но уже через минуту вернулась с маленьким пластмассовым кубиком в руках.
— Вообще-то это детская игрушка, но некоторым взрослым она тоже нравится! — И она вручила вещицу Лу, которая, казалось, не поняла, в чем смысл подарка.
Это была ужасно дурацкая игра: нужно было составить как можно больше слов из «САМОЛЕТЫ САС»[7]. Буквы можно было передвигать по дну коробочки, но они все же были очень мелкими, и управиться с ними оказалось нелегко: игрушка явно предназначалась для детских пальчиков. Лу увлеклась и стала складывать слова вроде «ОМЛЕТ», «ЛЕТО», «САЛО», «СЕЛО», «МАЛО», «ЛОМ» и «ТЕЛО». Она на время забыла о лекарствах, и я благодарно улыбалась даме в голубой униформе, когда та проходила мимо. Затем нам выдали бутерброды и чай в пластиковых чашках. А потом мы пошли на посадку.
В половине шестого мы забрались в автобус, который шел из аэропорта.
Лу по-прежнему не вспоминала о лекарствах. Может быть, она и вовсе забыла о них, но я все же решила не полагаться на случай и найти какой-нибудь выход из положения. О «Вивамаксе» речи не шло: такое нельзя давать тем, кого любишь. Папа от этих таблеток уснул, и что они сотворят с Лу — это еще вопрос. Может быть, зелье пробудит в ней дикие мании. Наконец, я остановилась на одном варианте, не самом удачном: в крайнем случае, мы с папой могли бы попробовать проникнуть на склад медикаментов больницы. Хотя я, конечно, понимала, что это дурацкая мысль.
