Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
Это не была жестокость, это был вызов той жизни, которой его вынуждали жить во дворце.
Баязид наплодил детей по всей империи, где только появлялся, но никого не признавал своим.
Роксолана ужасалась:
– Сын мой, но ведь это твои дети! Если тебе нравится девушка, я готова взять ее в гарем, обучить.
Тот делал круглые глаза:
– Какая девушка, госпожа?
– Баязид, Ахмед твердит, что та красотка, к которой ты ездил в Измит, родила сынишку и ребенок похож на тебя.
– Госпожа, мало ли кто в империи на меня похож? Что ж, всех признавать своими?
Роксолана обижалась на то, что не зовет матушкой, а просто госпожой, словно чужой, сердилась на его безответственное отношение к разбросанному повсюду потомству, но все прощала любимцу. И скрывала от Сулеймана его похождения, как могла.
Но при этом во взоре беспокойного Баязида мелькало что-то такое, что подсказывало матери, что он искренне ее любит. Баязид всегда улыбался при виде султанши, не забывал поцеловать руку, привезти из очередной поездки цветок или какую-то мелочь, которой не было в Стамбуле, в подарок, поздравлял с праздниками без напоминаний. Ее, а не отца, явно отдавая предпочтение матери.
Роксолана любила сына еще и за его похожесть на самого Сулеймана, Баязид внешне повторял молодого Сулеймана настолько явно, что мать иногда вздрагивала, завидев сына издали. Как Селим повторил мать, за что был любим султаном, так Баязид повторил султана, за что был любим Роксоланой.
Конечно, между ним и Селимом, Роксолана выбрала бы Баязида.
И Селим, и Баязид, и Сулейман об этом знали.
Но он прекрасно понимал, что не волей султанши живет Османская империя, как бы ни твердила молва, Сулейман поступал так, как считал нужным сам, хотя к мнению супруги прислушивался. Потому Баязиду совсем не грозило стать следующим султаном, разве что смерч унесет двух братьев сразу. Но он не желал зла братьям, а потому для себя решить жить так, как получится, и столько, сколько получится, не ввязываясь в свару за власть.
Лучше охотиться, любить красивых девушек, понемногу пить вино и читать красивые стихи. А там что будет…
Красивого, веселого Баязида очень любили девушки, готовы были ради его лукавого взора и страстных объятий на все. Он никогда ничего не обещал и не просил, сами давали, умоляя, а потому и не обижались, когда бросал.
Михримах иногда сердилась:
– Баязид, не смей приближаться к моим рабыням! От тебя одна беда.
Тот хохотал:
– От меня прибыток!
Как ему удавалось не признать ни одного из своих детей, непонятно.
Когда Селима отправили в Манису, Роксолана решила, что и Баязиду пора завести гарем, иначе он просто наживет неприятности.
Попыталась найти вторую Нурбану – не получилось, красивые были, но таких не нашлось. И все равно гарем шехзаде рос на глазах, он не обделял вниманием своих наложниц, однако не желая никого назвать женой, к тому же и про объятья на стороне тоже не забывал.
Немного погодя Роксолана выяснила, что помимо гарема, который для сна собрала она сама, он имеет еще два – в Эдирне и в Карамане. Объяснил коротко:
– На всякий случай.
– Какой случай, Баязид?!
Но шехзаде лишь сверкал белозубой улыбкой и блестел глазами:
– Женщины не обижены, госпожа.
Как ей иногда хотелось в шутку отхлестать взрослого сына по спине прутом, как это делал ее отец с ее старшим братом!
Но ругать Баязида бесполезно, тот смеялся в ответ, изворачивался и продолжал жить по-своему. Непостижимый, вольный и привязанный одновременно, Баязид никому не переходил дорогу, никому не был опасен, а потому жил в свое удовольствие, участвовал в походах, если султан звал, охотился, любил женщин, плодил детей. Кажется, даже он сам не мог сказать, стольких уже имеет даже в гаремах. Когда спрашивали, смеялся, пожимая плечами:
– Все мои, чужих не держу.
Сулейману было удобно с таким сыном, этот не доставлял никаких неприятностей, а потомство? Что ж, его можно и содержать.
Однажды Баязид, хитро усмехнулся:
– Когда брат затеет уничтожить мое потомство, ему придется потрудиться, чтобы всех выловить.
Меньше всего в семье повезло Джихангиру.
Он болел всегда, с самого рождения. Казалось, младшего шехзаде никто и не помнил здоровым.
Роксолана родила последнего сына после большого перерыва, до того все дети шли один за другим, словно ждали не могли дождаться своей очереди в ее чреве, даже рождались недоношенными, но за жизнь цеплялись и вырастали крепкими. Умер только Абдулла, но и тот от оспы, от которой нет спасения ни больным, ни здоровым, ни слабым, ни самым сильным.
Джихангира же Хасеки родила через пять лет после Баязида, когда казалось, Аллах больше не даст детей. Но это не Аллах не давал, просто после Баязида повитухи в один голос твердили, что лоно изношено пятью детьми, что нужно применять средства, чтобы не рожать так часто.
Она никогда бы не решилась такого делать, ни одна религия не приветствует противление зачатию детей, заставила только мысль о том, что, погибнув при рождении следующего ребенка, осиротит, а значит, вынесет смертный приговор всем остальным. Детям ненавистной гяурки нет места на этом свете, их участь будет незавидной.
Роксолана давным-давно, еще со времени рождения первенца Мехмеда гяуркой не была, приняла ислам, чтобы сына не могли упрекнуть верой матери. Не пожалела, Бог един для всех, он понял, что не ради выгоды, не ради славы или власти веру сменила, а ради спокойствия детей. Спокойствия так и не было, и гяуркой ее продолжали звать даже после того, как хадж совершила. Должны бы ходжи звать, а звали гяуркой. Людские языки часто несправедливы.
Маленького Джихангира просто проглядели. Роксолана, болея сама, доверила сына приставленным валиде нянькам, а те вместо того, чтобы развивать не слишком крепкого малыша, ограничивали того в движениях, туго пеленали и кормили, как взрослого. Когда Роксолана взяла все в свои руки, то ахнула – мальчик был слаб, словно и не жилец вовсе, зато имел огромный животик и кривую спину.
Она видела таких еще дома в Рогатине, тоненькие, словно тростиночки, детишки с огромными животами перебирали ножками-палочками и без конца ныли, прося кушать. Но то были дети семьи, побиравшейся на паперти, их и держали такими ради людской жалости. А здесь султанский сын, шехзаде, у которого не то что еды, золота столько, что весь Рогатин купить можно.
Зейнаб помогла, малыша сумели подправить, но спинка так и осталась кривой, его позвоночник уже изогнулся. По Стамбулу пополз слух: у проклятой ведьмы горбун родился! Не было у Джихангира горба, только спина кривоватая, что позже не помешало ему сесть на коня.
Как же это больно, не физически больно, к этой боли Джихангир привык и ее не замечал, а морально – знать, что ты худший. Во всем: физически искалечен и не можешь все делать так же легко, как красавцы-братья, тебе труднее даются науки, потому что проклятая боль все время отвлекает, а еще ты последний в очереди на трон, что означает безусловный приговор.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 43
