— Ешьте печенье. Бразильский рецепт. С кориандром.
Алла улыбнулась, показав все зубы. Улыбками мы можем посоперничать, южанка.
— Вы сами как с бразильского карнавала, Рита.
— Красивая у меня жена, правда, Любочка?.. Долго выбирал.
Бахыт подлил себе сливок в кофе.
Я не знала, не подозревала тогда, что блестящая Рита Рейн — жена нищего Эмигранта из ресторана у Казанского. Что Рита — бывшая жена Ахметова. Что От Каната Ахметова она сбежала в Италию с бедным Женей Лисовским. Я пила кофе и думала о том, что все мы, наверно, шлюхи.
— Я нашел вам покупателя на ваш Тюльпан, Любочка. Вы не возражаете? — Бахыт налил Алле в рюмку коньяку. — В кофе тоже очень хорошо чайную ложечку. Очень богатый человек в Москве, очень богатый. Сам Центробанк его боится. Глава Эклипс-банка. Акционер компаний, занимающихся разработкой алмазных месторождений и нефтяными промыслами. А подпольно… Про подполье молчу, — он поймал взгляд Риты. — Страшный тип, но, вы понимаете… Да не делайте вы большие глаза. Гриша Зубрик мой друг.
— В Голливуде все в интимных отношениях? — Слова вылетали из Аллы помимо воли. Она резко вылила всю рюмку коньяка в кофе. Гриша Зубрик. Игнат сказал, что тот толстяк на фотографии — Гриша Зубрик. — И за сколько он берет Тюльпан?
«Ты не должна его продавать ни под каким соусом. Тюльпан — твой поводырь. Он поможет тебе найти убийцу. Это твой спасательный круг. Если ты самоубийца, он станет твоей петлей. Но ты же не самоубийца. Ты же хочешь жить. Жить. Жить».
— Я хорошо знаю, кто такой Гриша Зубрик, — сказала Алла нагло. Перед ней встало жирное лицо, толстое брюхо на фотографии. — Ему палец в рот не клади. Вы сосватали Тюльпан как сокровище Чингисхана? А вы точно уверены, Бахыт, что это не новая вещь? Не копия?
— Любочка, вы невероятно проницательны. — Антиквар прижал палец ко рту. — Это уже мое дело, как я полагаю и что. Вы хотите продать Тюльпан Зубрику?
— А вы хотите получить ваш процент с продажи, да?
— Да, — жестко ответил Худайбердыев. — Но не только это. Я хочу избавить вас от этой вещи, Люба.
Алла почувствовала, как холод заливает ледяной водой ее ребра, живот. У нее было чувство — она тонет, захлебывается в ледяной воде. Потом ей внезапно стало жарко. Жарко от глаз Риты, широко раскрытых, глядящих на нее в упор из-под загнутых, как у куклы, черных ресниц.
— Почему? — Она уже не смотрела ни на мороженое, ни на кофе, ни на икру. — Почему вы хотите сделать это?
— Послушайте, — мягко сказал антиквар, отставляя чашку и нежно касаясь руки Аллы, слегка дрожащей. — По Москве ходят разные слухи. Они ужасны, Люба, это так. Говорят об убийстве обоих супругов. Говорят, что вас обоих убили, Евгения и вас, а вы теперешняя — это копия, подставное лицо. Если можно сделать копию с любого оригинала, с антикварной вещи любой эпохи, можно сделать и копию человека. Нет?
Он сказал это «нет» как «да». Он все знает.
Он ничего не знает! Он передает мне московские сплетни!
— Любочка, не дрожите, никто вас здесь не съест. — Тонкая улыбка искривила губы Худайбердыева под усиками. — Мы слишком хорошо знаем подробности вашей семейной жизни с Женей Лисовским. Ведь все было не так просто, правда?..
«Черт. Черт. Почему меня во все эти чертовы подробности не посвятил Беловолк. Я убью его. Черт».
— Журналисты не дремлют. Я прочитал недавно одну статейку… в одной бульварной газетенке…
«Проклятье! Горбушко!»
— Снова вылезает на свет Божий та история, вы уж простите великодушно, что я об этом заговорил. Но не поговорить нельзя. Люба, вы держите свои счета под контролем?
«Как же. Держи карман шире. Держит Беловолк».
— А вы как думаете?..
— Отлично, я так и думаю. Драгоценности храните дома?..
— Некоторые — в банковских ячейках. Особо ценные.
«Алмазное колье. Беловолк явно хранит в банке то алмазное колье. Говори так, Алка, не ошибешься. У Любы наверняка должны храниться в банке и драгоценности».
— Женя и Зубрик работали в связке, вы знали это. Алмазные разработки, на Чукотке, на Кольском полуострове, на Индигирке. Возможно, парень колоссально влип, и его убрали. Но эти бульварщики копошатся, пардон, в грязном белье. В очень грязном, Люба. — Он помолчал. Рита подцепила на кончик ножа икру, следила, как черные капли, как черные жемчужины, падают в вазочку. «Как слезы». Под смуглотой заметно побелало ее лицо, кровь отлила от щек. — Они катят на вас бочку, Люба. Речь идет о том, что это вы сами убили своего мужа.
Ледяная волна снова накатила, отхлынула. «Это Горбушко. Точно он. Это первый звоночек. Динь-дилинь. Это он намекает мне: поторопись, ушлая девка».
— Бахыт, налей мне коньяку, пожалуйста.
— Изволь, дорогая. — Рука с бутылкой мелькнула перед Аллиным носом. Запахло клопами. — Вы ведь, Любочка, можете в печати, гласно, опровергнуть эти досужие домыслы?
«Зачем я буду это делать? Чтобы привлечь к себе внимание? Чтобы создать скандал? Скандал, слава, молва. Молва растет, как снежный ком. Папарацци постарался. Папарацци сделал это и подумал: подергайся теперь, как жук на булавке. Вопрос. Один вопрос. Ты должна задать только один вопрос, Алла. Задай его быстро. Иначе вопрос зададут тебе».
Рита накручивала прядь черных волос на палец. Ее лицо внезапно вспыхнуло розовым, лихорадочным светом.
— А… скажите… когда Евгения Лисовского убили, вы… вы же помните, где я была?..
«В Европе?! В Америке?! На гастролях?! Господи, сделай так, чтобы я тогда была на гастролях».
— Вы же… помните…
Молчание. Глухое молчание. Алле показалось, что у нее заложило уши ватой.
Рита резко встала. Резко выдохнула воздух из расширившихся хищно ноздрей. Вышла, простучав по паркету каблуками, отогнув зашуршавшую портьеру.
Антиквар поднял на Любу узкие глаза. Он смотрел на нее пытливо, серьезно. Она увидела в его глазах странную, дикую, степную печаль. Будто далекие кони неслись, взрывая копытами пыль, быстрые, как ветер.
— В Москве.
Худайбердыев, собака, наверняка знал все. И помнил все.
Он дурит мне голову. Он тоже знает, кто я. Так же, как и Беловолк, Игнат и Горбушко. Четвертый, кто может меня шантажировать. Кто может меня распинать, глумиться надо мной.
Брось, у тебя просто истерика. Видишь, у него такие добрые, печальные глаза. Он так покровительственно смотрит на тебя. Покровительственно?! На знаменитую Башкирцеву?!
Ах ты собака, ты идешь по моему следу. Ты, высунув свой восточный жаркий язык, следишь за мной. Лакомый кусочек, да?! Счета, алмазы. Ты сейчас высчитываешь, собака, чем ты можешь пригвоздить меня к кресту так надежно, чтобы я только вякала беспомощно, дергалась и отстегивала тебе, руками Беловолка, деньги. Деньги — чтобы жить?! Так для этого ты пригласил меня к себе на ужин, чтобы вывести меня на разговор об убийстве Лисовского?!
