До отъезда в Париж оставалось три дня.
Позвонил Бахыт Худайбердыев.
Он пригласил Аллу к себе домой.
Она спросила, скрывая волнение: «Зачем именно домой? Мне сейчас некогда, я не могу терять вечер на поход в гости, у меня репетиции. Я через три дня улетаю во Францию. Я могу зайти в галерею». — «Это не телефонный разговор, — оборвал ее антиквар, — мы ждем вас». «Мы» — это он и кто еще, зло подумала Алла, быстро расчесывая волосы перед зеркалом. Она оценила преимущества стрижки перед той копной волос, которую раньше носила. Какая экономия времени. Раз-два — и в бой.
Запах изысканных духов в огромной прихожей. В такой квартире можно потеряться. Так же, как в Любиной квартире в Раменках. Только здесь пахнет прошлым веком, историей, старой Россией, антиквариатом… Эрмитажем, духом погибших дворцов. Разрушенное время живо. Роскошь никуда не ушла. Ее топили в крови — а люди нарастили в кошельках деньги, вернули роскошь, любуются, упиваются ею.
Алла мельком покосилась в огромное венецианское зеркало. Она и неподкрашенная выглядела отлично. Усталость от репетиций шла ей на пользу — щеки стильно, изящно ввалились, как у молодой Марлен Дитрих, большие глаза глядели томно и печально, она заметно похудела. Худеть вроде бы уже некуда, остановись, мгновенье. Просто нечем будет петь, как, разведя руками, скажет милый Миша Вольпи.
— Проходите, Люба. Хорошо, что вы пришли. Я оценил эту жертву. — По губам Бахыта скользнула блесной усмешка. Он обернулся. — Ритуля, у нас Люба в гостях! Поздоровайтесь, девочки!
В проеме двери стояла женщина.
Алла вскинула глаза. Чуть не закричала.
Подавила в себе крик.
Перед ней в дверном проеме стояла Рита Рейн.
Пышные волосы так же, как и на фотографии, шапкой стояли надо лбом, над затылком. Вились черными жгутами, крутились кольцами, падали на плечи. Рита была в домашнем шелковом халате — черном с крупными, вышитыми гладью, пионами и хризантемами. На ножках поблескивали инкрустированные сусальным золотом туфельки. «Как у Шехерезады», - подумала Алла. Рита прищурила свои огромные, дерзкие, черно-ночные глаза и сказала, чуть растягивая слова:
— О-о-очень рада, о-о-очень. Давно не виделись. А вы все такая же, Люба. Вас время не берет.
Руки не протянула. Просто стояла и смотрела на Аллу, как на редкое животное.
Потом отошла от двери вглубь комнаты, жестом приглашая Аллу зайти. Сколько любезности. И все это ради того, чтобы сказать ей нечто важное. Что именно? С тех пор как ты стала Любой Башкирцевой, тебе многие хотят сказать нечто важное. Терпи. Бахыт — один из тех, кто уже видел и трогал Тюльпан.
Рита Рейн — жена Худайбердыева! Неисповедимы пути Господни, вот правда.
Что ж, это облегчает дело. Рита Рейн. Может быть, она убила Любу… из ревности?.. Может, она была влюблена в Лисовского… А может быть, она была, как и Люба, лесбиянкой, и они обе договорились сначала убрать Лисовского, чтобы он не мешал их порочному счастью, а потом… Что — потом? А потом они поссорились, они повздорили, да, и бешеная, южная темпераментная Рита, у которой был Тюльпан… Тюльпан — орудие убийства… Оружие, Ахметов же сказал… Как хорошо, Ахметов тогда напился и заснул, и она убежала из его волчьего логова, зацепляясь одеждой за стальные когти и крючья его жутких инсталляций… Тюльпан, тупой железный шар с рельефом лепестков… Люба была убита острым шилом… Домыслы. Все домыслы. Ты можешь выдумать все что угодно, пока у тебя в руках нет улик.
А не выбросить ли тебе эту чертову железяку на помойку, Алка?!
«Я не хочу выбрасывать на помойку свою жизнь. Не хочу».
Очаровательно улыбаясь, она села за изысканно сервированный стол. Рита постаралась. Все вроде бы дышало небрежностью: милый скромный ужин, мы всегда так!.. — и в то же время черная икра в вазочках, дорогой кофе («прямо из Парижа, куда вы сейчас полетите»), странные frutti di mare, никогда не виданные Аллой, разложенные на фамильных, с вензелями, серебряных блюдах подчеркивали аристократизм хозяев. Алла без обиняков схватила нож, намазала маслом и икрой бутерброд, запустила в него зубы. «Глядите, глядите на мои манеры. Звезда может себе позволить все. Особенно такая звезда, как я, такой вот люмпен. Из грязи в князи! Получите меня!»
Она ела бутерброд и смотрела на Риту Рейн. Рита Рейн смотрела на нее.
Игнат все досконально рассказал Алле о Рите. Известная, маститая танцовщица, работавшая сначала в танц-трио «Эксцентрика», потом у певца Люция в кордебалете, затем сделавшая стремительную карьеру сольной танцовщицы фламенко, проторчавшая в Испании целый год и в совершенстве изучившая этот горячий, неповторимый стиль, когда телом, как в любви, в танце женщина и мужчина говорят друг другу невыразимое; она сначала танцевала одна, как Лола Вальехо, потом нашла себе партнера и изъездила с ним весь мир, исполняя аргентинское танго, самбу, румбу и Бог знает что еще. Она попробовала ломануться в «Имперский балет» Майи Плисецкой, однако не выдержала над собой начальственной власти и режиссерской муштры. Она пожелала остаться одна, соло, и одиноко плясала на сцене свое пылкое фламенко, потихоньку старясь — поклонники зубоскалили, считали ее морщины, она не подтягивала кожу, в отличие от Майи, гордо встряхивала волосами — в них блестели уже редкие нити седины. Потом она вышла замуж в Америке и исчезла со сцены. Поговаривали, что она хорошо устроилась. Игнат смолчал о том, кто был у нее муж. А потом, как выяснилось сегодня, она вышла замуж в России. Что ж, антиквар — не совсем плохая партия. Спокойно, сытно, муженек занят достойным, тихим делом. Банки не грабит, киллеров не нанимает. Хотя и антикваров убивают — за картину, что стоит миллион баксов, к примеру, как не убить тому, кто это делает мастерски?
— Пейте кофе, Любочка. Давно вас не видела. Вы еще больше похорошели. Скоро в Париж?.. О, сумасшедшая жизнь звезды. Мороженого?..
— Не откажусь.
«Смотри на нее, улыбайся, ты должна делать вид, что давно и хорошо знаешь ее, что соскучилась по ней».
Рита придвинула к Алле по столу вазочку с коричневым мороженым, в котором плавали клубничины. Бахыт внимательно смотрел, как женщины едят и пьют. Сам лишь отхлебнул глоток горячего кофе.
«Скорей начинай свой разговор, зануда. Мало тебе трех тысяч, что я тебе выложила. Ты же явно хочешь говорить со мной о Тюльпане. Ты, верно, нашел покупателя». Алла отправила в рот полную ложку мороженого. Исподтишка она рассматривала Риту, наливающую сливки в молочник, нарезающую хлеб. Невероятная грация. Женщина-пантера. Смуглота креолки, индейская крепость резко очерченных скул, испанская чернота глаз, пухлые, чуть вывернутые, как у мулатки, яркие губы. Весь Юг в ней, весь жар земли. А все это вместе зовется, скорей всего, русской еврейкой откуда-нибудь с Маросейки или Моховой. Рейн — ее настоящая фамилия?
Рита повернула голову, ставя молочник на край стола, тонко, еле заметно улыбнулась. Усмешка вышла странно похабной. Из-под вздернутой губы сверкнули зубы. Алла безошибочно узнала эту усмешку. Эту дрожь вывернутой губы. Так усмехалась Акватинта, выходя вечером на работу, косила густо подмазанным глазом. Еле уловимый привкус проститутских трущоб. О, как Алла прекрасно его ощутила. Как скрип песка на зубах.
