— О, все очень просто. Пьер Фаран, похоже, был одержим непоколебимой верой в способности информатики. Надо заметить, они и правда с каждым днем становятся все шире, и в музыке компьютер стал главным инструментом при композиции и интерпретации, по крайней мере если слово «интерпретация» еще имеет смысл… Мы переживаем настоящую революцию и не должны игнорировать ее. С другой стороны, по роду своей работы я достаточно хорошо знаю, что машина часто служит алиби шарлатанам, о которых я говорил сейчас. И главное, если нам, лично нам, нравится слушать звуки, которые извлекают смычок из кишечной струны или молоточек фортепьяно, бьющий по хорошо натянутым струнам, тогда… мы ограничиваем вмешательство компьютера в музыку.
— Вы говорите об интерпретации. А в композиции? Иными словами, Бах тоже в этой компании?
— Вот оно как… Бах остается Бахом, а машина остается машиной. По правде сказать, Фаран сделал еще один шаг, утверждая, что границы уже нет. Поначалу он меня даже позабавил немного, а потом не на шутку шокировал своей бескомпромиссностью. Но я его не убивал…
— Откуда вы знаете? — быстро спросил комиссар.
— Так вот… кажется, мне это сказала Летисия. Я позвонил ей, как только узнал эту ужасную новость. И потом… Фаран был убит после неудачи с программированием, а не до того, следовательно, у меня не было никаких оснований убивать его.
— Но об этом я вас не спрашиваю.
На мгновение их взгляды скрестились. Жиль Беранже чувствовал, что Перрен сказал ему не все, но сейчас он ничего больше из него не вытянет.
20. ВОЗВРАЩЕНИЕ К МОЦАРТУ
Последующие поколения со своими произвольными суждениями почитают себя толкователями Моцарта. Тем не менее иногда основные факты у них достаточно достоверны.
Антони Бюргес. Моцарт и Амадей
Париж, наши дни
Когда утром инспектор Летайи вошел в кабинет Беранже, он нашел своего молодого начальника сидящим с засученными рукавами, всклокоченными волосами и плохо выбритым.
— Трудно дело идет, патрон? — спросил он.
— Да, Летайи, да. До сих пор никаких признаний.
— Вы сами виноваты, ведете себя с подозреваемыми так предупредительно…
— Кстати, о подозреваемых. Что дал допрос Дюпарка?
— Ровным счетом ничего. Он оригинал, типичный профессор. Ах да, он все же сказал что-то вроде того: «Во всяком случае, через несколько дней вы узнаете об этом больше».
— Потому что он верит в полицию своей страны?
— Да, заявление двусмысленное… Я также сходил в Институт акустики, отыскал там этого самого Луи, о котором сказала Летисия Форцца. Ничего из него не вытянул. Проверил компьютер, на котором работал Фаран: тоже ничего. А у вас, патрон?
— Пикар-Даван — крупный банкир. Очень разговорчив, но ничего дельного мне не сказал. Что же касается Мориса Перрена… то думаю, он что-то скрывает от нас.
— Это он вас так утомил?
— Нет, Моцарт.
— Ах да! Итак, убийца… когда мы сможем «прижать» его? — широко улыбаясь, спросил Летайи.
— У меня четыре подозреваемых. Но не исключено, что есть и пятый…
— Непростое дело, непростое… — посочувствовал инспектор, качая головой. — Конечно, женщина? Или нет? Он был большой ловелас, насколько я знаю.
— Да. Из четырех подозреваемых у меня три — женщины: Констанца, жена Моцарта, София, его свояченица, и Магдалена Хофдемель, одна из его учениц. Что же касается мужчин, то неизбежный Сальери, ревнивый композитор, но я не верю, что это он.
— И все-таки называют его…
— Да, его подозревают с тех пор, как Констанца наболтала, будто Моцарт, когда они гуляли по Пратеру незадолго до его смерти, пожаловался на боли и сказал, что его отравили. Но это все ерунда. Пусть даже Сальери ревниво относился к гениальности Моцарта, но он больше не мог завидовать его успехам. За чудесным исключением еще такого живого в памяти огромного успеха «Волшебной флейты», венцы уже относились к Моцарту с прохладцей. Есть также много доказательств того, что обоих композиторов связывала большая дружба, например, тринадцатого октября, меньше чем за два месяца до своей смерти, Моцарт отправился за Сальери и привез его на премьеру «Флейты», чтобы тот не стоял в очереди за билетом. Сальери был одним из тех немногих, кто присутствовал при отпевании Моцарта. Возможно, правда, что среди тех, кто там был, находился и убийца…
— А женщины?
— Прежде всего Констанца, странная Констанца, которая отправилась на воды в Баден, когда муж так нуждался в ней. Она не присутствовала при погребении и ответила Денер, хозяйке дома, где они жили, которая хотела поставить крест на месте захоронения, что это дело прихода. К тому же она по неосторожности разбила посмертную маску, которую снял в день смерти Моцарта граф Деим, и бросила осколки в мусорное ведро…
— Печальный конец, не правда ли, патрон? Но побудительная причина?
— О, этого сколько угодно: Моцарт не меньше, чем музыку, любил женщин. Для Констанцы это не было секретом, но она, возможно, еще узнала о его связи с Софией — другой подозреваемой, которой могла двигать та же ревность, — а этого она бы не перенесла. И еще деньги! Если верить Констанце, Моцарт всегда зарабатывал слишком мало.
— Ну а третья женщина? Ваша Магдалена, как ее там…
— Магдалена Хофдемель. Это случай любопытный. Она была одной из учениц Моцарта. Кажется, очень красивая. Десятого декабря, то есть через пять дней после кончины композитора, ее муж Франц Хофдемель зарезал ее бритвой. Она была беременна. Сразу же после этого он покончил с собой. Настоящая бойня! В то время все решили, что Магдалену выдало ее горе из-за смерти Моцарта. Но может быть и другое объяснение: Магдалена убивает Моцарта, но, мучимая совестью, признается во всем мужу, что и повлекло расправу. Франц Хофдемель также может быть поставлен в число подозреваемых, но по иным мотивам…
— Если мне позволено будет заметить, у вас больше подозреваемых, чем доказательств, патрон.
— Да, знаю. Но, право, стремление истребить все следы о Моцарте и даже возможные доказательства не дает мне покоя. Есть нечто, что всегда непреклонно, а именно — холодный и рациональный расчет…
Жиль Беранже замолчал, и Летайи понял, что мыслями он уже далеко.
А он был там, в Вене, в декабре 1791 года. Он шел по заснеженным улицам, уклоняясь от фиакров, он поднимал воротник своего пальто, чтобы защититься от холода. Стрелы кафедрального собора Святого Стефана прорезали пасмурное небо. Бегали дети, кидались снежками. Он искал дом Моцарта. Вот и он, на Раухенштайнгассе. Он входит в дом, поднимается по лестнице. Открывает дверь и узнает в гостиной Констанцу, Софию, доктора Клоссета, хозяйку дома Денер, верного Зюссмайра, двоюродных братьев Моцарта Ланга и Хофера, и еще его друга, брата по Ложе и обманутого мужа Франца Хофдемеля…
