Я видел уже не одного такого, как вы…
Абиндра-Нат неожиданно выпрямился, его глаза загорелись:
– Такого вы еще не видели, сэр, – сказал он неожиданно взволнованным голосом.
И добавил, глядя прямо в серые глаза полковника Гавварда черными горящими глазами:
– Я повторяю, повесьте меня: вы ничего все равно не добьетесь.
Если бы полковник Гаввард был склонен к поэтическим сравнениям, он подумал бы, что это сама Индия с ненавистью взглянула в холодные серые глаза Британии…
Но Гаввард подумал о том, что этот индус все-таки необычен, несомненно, это важный преступник, не рядовой агент, и он сказал вслух:
– Я предложил вам сделку: за показания легкая и немучительная смерть. Сделка не состоялась. Мы подождем…
Индуса увели. По распоряжению Гавварда, он был заключен в каюте «Адмирабля», часовые проверялись лично командиром Томсоном. Гаввард сказал Томсону:
– Артур, если что-нибудь случится с индусом, даже наша двадцатилетняя дружба не будет иметь значения: вы будете преданы военному суду…
И Артур Томсон, командир «Адмирабля», вытянулся и ответил своему товарищу по службе в Индии корректно и официально:
– Будет исполнено, сэр!
Полковник Гаввард путем долгих размышлений пришел к выводу, что имел дело с сильной организацией. И несомненно, что арестованный индус был одним из главарей, одним из вождей этой организации. Но каковы были цели этих людей? Где были их сообщники? Для Маршана это было слишком сложно: агентура Маршана не могла похищать документы в бюро лазарета на Трафальгар-сквере. Полковник Гаввард всю ночь писал доклад высшему командованию британских сил на Востоке, в котором доказывал, руководствуясь своим опытом, что на Востоке они имеют дело с двумя параллельными организациями, действующими самостоятельно: французской агентурой, преследующей чисто империалистические цели и старающейся подорвать авторитет Британии, и другой организацией, преследующей иные цели. Какие – этого не знал ни полковник Гаввард, ни кто-либо другой…
«Это не агенты большевиков, – писал в своем докладе полковник Гаввард, – так как большевики, имеющие возможность непосредственного влияния на рабочие массы, не могут терять времени на подобные авантюры.
Они действуют открыто, сражаясь с деникинцами и оповещая мир о планах британского правительства. Но тайная организация, с которой мы имеем дело, несомненно, действует в духе, полезном большевикам, несомненно, сочувствует их борьбе с мировым империализмом. Очень возможно, что это организация людей, поставивших своей целью освобождение колоний из-под власти Великобритании, что это союз или партия, в которую входят много членов. Эта организация образовалась во время войны, пока мы были заняты уничтожением Германии. И борьба с ними, несомненно, так же важна, сэр, как и борьба с французским влиянием. Я прилагаю все усилия…»
Полковник Гаввард писал в течение шести часов, затем внимательно перечитал все написанное, внес некоторые изменения и сообщил Стильби, что курьер в Константинополь, к лорду Алленби, должен быть отправлен утром.
Доклад Гавварда был заперт в несгораемой кассе, в помещении, охранявшемся двумя часовыми.
И этот доклад исчез бесследно, каким-то необъяснимым образом, причем все замки кассы остались целыми и нетронутыми…
Майор Стильби никогда не видел своего начальника в состоянии такого бешенства. Полковник Гаввард то бледнел, то багровел. Он беззвучно приказал майору Стильби удалиться. И сидел в кресле с широко открытыми глазами в течение часа. За всю карьеру полковника Гавварда с ним никогда не случалось ничего подобного: ни в Пенджабе, ни в Непале, ни в Сирии, ни вообще где бы то ни было…
Полковник Гаввард после часа безмолвного и окаменелого изумления изломал в куски три стека, расшвырял по комнате все бумаги, находившиеся на столе, и ходил из угла в угол в течение двух с половиной часов. Приехавшему Томсону майор Стильби сообщил о своих опасениях относительно рассудка Гавварда…
Но вошедшему Томсону Гаввард сказал, стиснув зубы, свою любимую фразу:
– Не будь я Гаввард…
Борьба полковника Гавварда была сложной и трудной борьбой: он боролся против французского командования, во-первых. Он боролся против большевиков, во-вторых. Он боролся против неизвестной тайной организации, относительно которой ничего не знал, кроме того, что она опасна и угрожает ему, представителю Великобритании, в-третьих.
И, сжав кулаки, с проклятиями, полковник Гаввард поклялся, что он останется победителем…
Томсон молча слушал его. Затем сказал неторопливо, и его длинное лицо слегка сморщилось:
– Джон, ты поставил в известность высшее командование?
– Конечно, черт побери! И мне известно, что точно такие же преступления против Британии происходят и в Константинополе. Там арестовано трое албанцев.
Задумчиво Томсон сказал:
– Я думаю, Гаввард, что это нелегкое дело, борьба здесь. Потому что, во-первых, рабочие массы Британии начинают понимать, что наши сообщения о большевизме иногда превратны…
– Хм… – сказал Гаввард.
– А массы колониальных народов начинают понимать, что Версальская конференция ничего не изменит в их положении…
Полковник Гаввард ничего не ответил, он насвистывал: «Правь, Британия…»
Командир Томсон попрощался с полковником Гаввардом и вышел: это была их последняя встреча, ибо через три часа командир Томсон оставил свою службу во флоте Его Британского Величества при некоторых, не совсем обычных обстоятельствах…
Командир Томсон вернулся на борт крейсера «Адмирабль» в пять часов вечера. В половине шестого взволнованный помощник ворвался в каюту командира и сообщил, что в помещении арестованного индуса неладно…
Командир Томсон прошел в каюту арестованного, у входа в которую стояли, вытянувшись, два матроса на часах, и увидел тело инженер-механика Абиндра-Ната, содрогавшееся в агонии. Индус на мгновение приоткрыл глаза, затем опустил снова веки; может быть, под ними пробегали картины Непала, гортанные голоса смуглых, как шоколад, девушек… По телу индуса пробежала последняя судорога: уроженец Пенджаба или Непала, именовавший себя инженер-механиком Абиндра-Натом, вторично скончался на борту крейсера «Адмирабль», и его вторая смерть была так же безмолвна, как и первая, в лазарете на Трафальгар-сквере…
Артур Томсон был истым британцем, ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он увидел, как умирала его карьера вместе с телом индуса. Он круто повернулся и вышел, сопровождаемый помощником, который
